"Алексей Смирнов. Мор (повесть)" - читать интересную книгу автора

2

Идешь на улицу охотиться.
Добыча - строчка. Ради этой строчки настраиваешься, подбираешься,
примиряешься с миром обманчивым примирением.
Выдернуть надо даже не строчку, а некую тему сродни музыкальной.
Закидываешь удочку, где вместо лески - струна, и начинаешь ловить.
Поймав, наматываешь эту струну потуже и спешишь домой, чтобы нанизать
слова.
Вселенная не терпит, когда ее упорядочивают даже в такой малости, как
строчка. Она обрушивает ведро гадости, но в этих помоях видны прожилки
чего-то прекрасного - фруктового кефира, что ли, который уронили,
расплющили, собрали и выбросили. Добродушно улыбаешься, показывая, что
ничего не имеешь против. Мироздание отступает, пожимая плечами,
успокаивается, отворачивается, возвращается к брошенному делу. Дело у него
известное - энтропия.
Минут через десять начинает клевать. Вселенная зазевалась,
подраспустила вожжи, и вот уже тащишь рыбину. В голове включается анохинский
акцептор действия: вся дальнейшая последовательность событий проигрывается
загодя, чтобы после на них не сбиваться.
Взбежал по лестнице, отворил дверь, скинул куртку, прошлепал за стол,
выпустил тему, написал строчку. Слова в таких случаях всегда тут как тут,
наготове.
Здесь-то, на стадии двери, и рвется струна. В дверях стоит помойное
ведро. Его тебе поставили, чтобы ты его вынес не раздеваясь. Это не было
предусмотрено, и бег захлебывается. Акцептор действия, поперхнувшись,
разваливается на части. Энтропия, оказывается, нисколечко не дремала и не
отворачивалась, а заползала с фланга.
Потом, конечно, садишься набивать строчку, и она набивается, но струна
лопнула. Написанное ничем не выделяется из прочего текста.
Рукописи не горят, но истлевают в помойных ведрах, и надо искать управу
на ведра.
Шунт пользуется коллатералью.
Он делает шаг в сторону и видит себя - досадующего, берущего ведро.
Он машет себе прощально и ступает на коллатераль. Оставшийся крутит
башкой, гоня наваждение: он только что видел себя, машущего рукой.
Берет ведро и плетется по лестнице, тщетно стараясь удерживать, не
пускать струну. На этой струне, однако, уже беззаботно наигрывает другой,
ушедший на коллатераль. Коллатераль выводит в пустые комнаты, где нет ни
ведра, ни домашних. В доме тихо и мирно, можно расположиться за столом и
обстоятельно записать свои мысли.
Как правило, мысль истекает беспрепятственно. Ей уже ничто не мешает,
ибо помойная коллатераль сменилась творческой, а та, где
Шунт испытывал острейшее желание убить, вообще осталась далеко позади -
или, напротив, катилась рядышком, неприметная. Никто не знает, как обстоит
дело с этими шунтами: нечто далекое может обнаружиться по соседству и даже,
как подозревал Шунт, явиться под видом возможного варианта при очередном
обострении ситуации. Но с ним такого не случалось никогда. Во всяком случае,
он не думал, что возвратился на покинутую дорогу хотя бы раз - нет, он узнал
бы об этом сразу, его профессионально костенеющий позвоночник не посмел бы