"Алексей Смирнов. Мор (повесть)" - читать интересную книгу автора

подвести его и подал бы сигнал.
Копились и проблемы, однако.
Все чаще хотелось убить, и тем слаще и проще выходили романы и повести.
В них описывались простые и добрые люди, немного подлые временами, но без
глубоких конфликтов, без неизменно омерзительной
Шунту достоевщины. Происходили веселые полупроизводственные события, и
повести часто зарождались во сне, так что Шунт просыпался иной раз,
отплевываясь от сновидений. Во сне бывало гадко, но на бумаге получалось
прилично, просто отлично. И это действительно неплохо печаталось, в этом
Фартер был совершенно прав - он, кстати сказать, никогда не стригся у Шунта,
предпочитая Слотченко, уже мудроватого стариковской мудростью.
И кто сказал, что люди во сне отдыхают? Сон выполняет важнейшую функцию
знакомства с коллатералями. Во сне они, коллатерали, представали в ином
обличье, алогичном и дьявольском. Шунт недоверчиво просыпался: кошмар
сменялся покоем, и было ему естественнее заснуть через явь, ибо только она -
при известном умении ею распорядиться - является временем отдыха и покоя.
Возможно было, что во сне Создатель, предоставляя людям варианты жизненных
странствий, пробует их, спящих, вилкой, словно пельмени - не готовы ли? Ибо
лепил их по-сибирски сурово. Ну, поваритесь еще, добавим специй...
Нарождался и новый невроз: жадность к пустым местам, охота до свободных
пространств. Шунту мерещилось, что у него крадут возможности. Намедни, в
метро, он встал, и на его место сразу уселся кто-то другой, и это его
разозлило, потому что умалило до молекулы, которых много: стоит сдвинуться
одной, как на покинутое место заступает другая. Ему хотелось, чтобы место
отныне пустовало всегда, и ради этого можно было его изрезать ножом - либо
само сиденье, либо нового пассажира.

3

В парикмахерском мастерстве, еще на коллатерали Мотвина, Свирида, как
уже было сказано, наставлял Слотченко. Будущий Шунт пользовался
исключительно личными ножницами, которые некогда выдал ему Николай
Володьевич.
Слотченко, встречая его, приосанивался с непоправимым благородством во
всей манере. У Свирида пробивалась ранняя борода, и на каком-то этапе
Слотченко доверил ему обриться самостоятельно. Свирид весь избрился, он
получил несмываемое удовольствие. При этом он, благо брал уроки у Мотвина,
уже не выносил никакой остроты помимо ножничной.
Парикмахерское ученичество шло бойчее и ловчее, чем странственное.
Он быстро превзошел учителя, но Николай Володьевич крайне ревниво
относился к бритью и стрижке; случалось, что он и вовсе не допускал
Свирида к клиенту. Но вот, уже окончательно сменив военный френч на
цивильное платье, уже навсегда переместившись в Дом писателя,
Слотченко, по нарастающей слабости зрения, стал нуждаться в расторопном
сменщике-напарнике. И он все чаще доверял Свириду - теперь уже Шунту -
подстричь кого-нибудь не особенно сложного, преимущественно лысого.
Писатели, оказавшись в парикмахерском кресле, эти самсоны, не знающие
лиха, обнаруживали удивительную болтливость и разглагольствовали обо всем на
свете.
Некий, будучи целиком в мыле, вещал: