"Алексей Смирнов. Мор (повесть)" - читать интересную книгу автора

давно забылось, легло на грунт в компании затонувших кораблей, перевозивших
драгоценные воспоминания из юной Америки в престарелую и жадную Европу.
Поэтому Свирид оставался спокоен, и буква, явившаяся некогда в минуту
отчаяния и страха, нисколько не потревожила его душевного равновесия. В его
сознании она больше не связывалась ни с чем.
А на другой день, когда он проснулся, отца уже не было. Он уехал по
делам, составлявшим государственную тайну. Свирид испытал неожиданное и
недостойное облегчение: он настолько привык к отсутствию строгого родителя,
что перспектива ежедневного совместного проживания пусть не пугала, но
представлялась нежелательной, нарушающей обыденный ход вещей. Хорошо бы отец
оставался где-то вдали, появляясь и отмечаясь единожды в месяц, а то и в
полгода. Свириду недавно исполнилось девять лет, и он не умел и не хотел
преобразовать помышленное в развернутое словесное рассуждение, да и не смел;
он всего лишь почувствовал, что неприятное, постороннее присутствие
отложилось до вечера, и это славно, это означает, что все пойдет заведенным
порядком.
Вечером Свирид увидел, что его затаенная неприязнь имела основания:
отец вернулся донельзя мрачный, неразговорчивый. Вот и живи с таким!
О Свириде-младшем забыли.
Он взялся писать в дневник, который вел второй год и добросовестно
заносил туда все до единого события минувшего дня - сам себе Босуэлл и сам
себе Джексон. Но настроение выдалось неподходящее, и он не написал ни
строчки. Он и не знал, о чем написать: ведь ничего не произошло. "Папа
вернулся сердитый" - и все? Можно было бы расписать свои страхи, связанные с
этой сердитостью, - что его, например, могут выпороть за какой-то пустяк;
можно было и дальше пойти, изложить свое отношение к подобным мерам, но
ничего такого Свирид пока не умел. Он просто фиксировал факты, иногда
добавляя личное: было интересно! Или: было скучно.
Отец с матерью заперлись в кабинете и не вышли, пока часы не пробили
полночь. Свирид уже не застал их и спал, пуская слюну. У матери был
непонимающий, обеспокоенный вид; Свирид-старший распространял вокруг себя
водочный дух.
Наутро история повторилась - к удовольствию Свирида, отец уехал очень
рано; вечером, уже к его неудовольствию, тот явился в крепком подпитии.
Отказался от обеда, ушел в кабинет; через полчаса за ним пришли.
Уличные мальчишки, до которых Свирида старались не допускать - а потому
он общался с ними редко, - любили травить истории о черных автомобилях,
наполненных черными людьми; эти люди ночами разгуливали по лестницам,
колотили сапогами в двери, забирали с собой целые семьи. Далее автомобили с
людьми обрастали красными и зелеными руками, способными к автономному
существованию и передвижению, о коем передвижении-приближении жестокое радио
сообщало малышам, оставшимся дома без взрослых; руки и ноги заворачивались в
черные, белые и красные простыни, передавая тем частицу своего могущества;
получив прискорбную независимость, они летали по пустынным улицам, врывались
в форточки, просачивались в щели, душили незадачливых малолетних жильцов.
Свирид, обмирая, выслушивал эти истории, догадываясь нутром, что в
рассказанном имеется доля какой-то ужасной истины. И эта чудовищная догадка
подтвердилась, когда задрожала дверь и залился звонок - музыкальное
сопровождение к требованию немедленно отворить.
Вошли трое: двое в гражданском, один же был одет по-военному.