"Игорь Смирнов. Бухенвальдский набат" - читать интересную книгу автора

считать. А сзади нас трупы. Это те, кто умер или убит за ночь. Они тоже
проходят проверку. Учет строгий!
Отсюда каждое утро лагерь расходится по работам.
После поверки начинается распределение по рабочим командам. К нашей
колонне подошел человек с зеленым винкелем на груди и с белой повязкой на
рукаве. На повязке черное слово "капо" - это значит распорядитель работ.
- В пистолетный цех "Густлов-верке" нужен один рабочий. Пойдешь? -
ткнул он в мою сторону палкой.
Пойти на военный завод?! Делать пистолеты для фашистов?!
- Нет! Нет! - я даже руки поднял, намереваясь защищаться, если он будет
настаивать.
- Почему? - спросил капо.
- Я стар и слаб, не выдержу.
Капо усмехнулся:
- Ну, смотри, в штайнбрух угодишь.
Что такое штайнбрух, я не знаю. Но только не на военный завод. Это мне
кажется предательством.
Только потом я узнаю, как ошибочно было мое представление о работе на
военном заводе Бухенвальда...
Я в команде, которая в километре от лагеря, недалеко от городка
эсэсовской охраны, роет канализационную траншею. Она так глубока, что
человек не может выбрасывать землю со дна на поверхность. Поэтому выстроен
промежуточный настил из досок. Один подает землю на настил, другой
выбрасывает с досок на поверхность. Я работаю на дне. Сюда натекла вода.
Обувь - долбленые из дерева колодки - мокнет. Ноги зябнут. Вязкая глина
липнет к лопате. Чтобы сбросить ее, нужно постучать лопатой о настил. С
черенка лопаты в рукав стекает грязная вода. С настила тоже капает за ворот,
на голову. Откуда-то сверху летят комья земли и слышится хохот. Это
"развлекаются" эсэсовцы - наша охрана.
В паре со мной работает высокий и страшно тощий заключенный. Он
американский журналист, схваченный немцами в Норвегии по подозрению в
шпионаже. Зовут его Джон. Он здесь уже давно. Ну и несуразный же этот Джон!
Глина срывается с его лопаты, тяжелые ошметки валятся на меня, если я не
успеваю отскочить. Джон смотрит виновато, что-то лопочет по-своему, а я
ничего не понимаю. Изучал когда-то английский, но давно и только по книгам.
Узнав, что я русский, Джон оживился и все повторял:
- Russian! Russian! Good! Good!
И тут же стал учить некоторым хитростям заключенных. Когда
эсэсовцы-надсмотрщики отходили, он давал мне знак: away. Значит, можно
несколько минут постоять, опершись на лопату. Когда он приглушенно
выкрикивал "go", надо было хвататься за лопату и старательно делать вид, что
ты работаешь, не давая себе передышки. Джону наверху было хорошо видно,
когда охранники приближались, когда уходили к другому концу длинной траншеи.
Его предупреждения передавались вниз на разных языках, и сразу же десятки
заключенных замедляли свои движения. Так выкраивались минуты для отдыха.
"Go" - дохнет Джон, и ты налегай на лопату, не то тяжелая палка капо
пригвоздит тебя к земле, даже если ты на дне траншеи.
В траншее по щиколотку в грязи протянулся один день, другой, третий...
Серенький дождливый вечер. Зябнется, голова кружится от усталости и
голода. А поверка затянулась до бесконечности. Уже несколько раз к нашему