"Игорь Смирнов. Бухенвальдский набат" - читать интересную книгу автора

Генрих оглядывает своих работников, видно, желая убедиться, что его
рассказ произвел какое-то впечатление. Никто не поднял головы. Механически
снуют руки: к корзинке с бинтами, к столу и снова к корзинке. Механически
движутся пальцы: виток, еще виток, еще...
А Генрих продолжает дальше. Он упорно хочет вывести нас из оцепенения.
- Слушайте дальше. Вам надо знать, что здесь было до вас. От
центральных ворот идет дорога - Карачовег. "Карачо!" - это по-итальянски
"быстро". "Карачо!" - орали эсэсовцы на заключенных, мостивших дорогу. И кто
работал там, еще и сейчас помнит, сколько крови, ударов, боли стоило это
строительство. Военный завод "Густлов-верке" строился бешеными темпами.
Каждый день уносили мертвых с места работы в лагерь...
И опять его внимательно слушают, но молчат...
Так и прошел весь рабочий день. Люди не доверяют друг другу, боятся
выдать себя неосторожным словом. Но я все время помню слова Генриха:
"познакомишься с хорошими людьми". Значит, здесь случайных людей нет.
Значит, надо расшибить это недоверие. В Бухенвальде нельзя жить замкнутым
одиночкой. Пропадешь!
На другой день я решаюсь разбить ледок молчания. И в этом мне помогают
новый человек в команде Сергей Котов и мой обидчик Жорка...
Я рано пришел в процедурную, прямо после поверки, не заходя на блок. В
комнате был один Жорка. Я сел у стола, спиной к нему. Он заговорил сам:
- Простите меня, Иван Иванович. Сам не знаю, как получилось. Мозги
затуманились.
Не поворачиваясь к нему, бросаю зло и презрительно:
- Мозги твои не при чем. Чтоб оскорбить человека, ума совсем не надо.
Можно избивать и мучить человека и даже находить в этом удовольствие.
- Так ведь это только фашисты...
- Вот ты у них и учишься. Многие тебя, оказывается, знают. Три дня
назад, когда здесь ожидали отправки на транспорт, ты за что избил
заключенного? За то, что он к печке подошел?
Я уже повернулся к нему и ждал ответа. Жорка мялся с ноги на ногу.
- Тебя здесь держат, чтоб ты мазь втирал чесоточным. А ты брезгуешь, их
заставляешь это делать! А кто за тебя полы здесь моет? Тоже чесоточные. А ты
подумал, что они приходят сюда после каторжной работы? Впрочем, что с тобой
говорить?! Разве до тебя дойдет?!
Мне даже не хотелось говорить с ним, и я снова повернулся к нему
спиной. Все-таки он прервал молчание:
- Как же так вы говорите, Иван Иванович - "не дойдет"? Уже дошло. Мне
вчера здорово вправили мозги.
- Не знаю, как тебе вправили мозги, но одного ты все-таки не понимаешь:
иной раз оскорбление для человека сильнее физической боли. Меня в лагерях
часто избивали, но я знал: бьют враги - и ничего другого от них не ждал. А
тут от своего пинок получил, да еще от такого молокососа, как ты. Никогда не
пойму, как человек может стать таким. Наверное, и не воевал никогда и не
знаешь, почем фунт лиха...
- Я воевал, а в Бухенвальд попал за побег из лагеря военнопленных...
Час от часу не легче: не поймешь, что делается с людьми. С отчаянья
они, что ли, дуреют? У меня уже стала как-то пропадать к нему злость. Говорю
примирительно:
- А вот ты сегодня возьми и расскажи нашей команде, как попал в