"Игорь Смирнов. Бухенвальдский набат" - читать интересную книгу автора

семнадцати лет добровольно пошел в царскую армию. Думал офицером стать. Но и
тут осечка: отправили солдатом на империалистическую, на западный фронт,
потом в Румынию. Тут мне и вправили мозги: вот твое место, крестьянский сын
Иван Смирнов, - вшивые окопы. И все-таки я хотел учиться, стать учителем.
Попался мне товарищ хорошийАлексеев, из студентов. Прямо на фронте он стал
меня готовить в педагогический институт. Но тут ранение, госпиталь... А по
стране уже шла февральская революция. Больше в окопы я не попал. Комиссия по
демобилизации послала меня в Ярославский юридический лицей. И стать бы мне
судьей или адвокатом, но республике Советов нужны были красные командиры. И
потому в 1919 году я оказался в Нижнем Новгороде на курсах пехотных
командиров. Сначала просто и думать было некогда о какой-то другой службе -
дрались против Колчака в Восточной Сибири, а потом и хотелось пойти учиться,
да командование решало иначе. Так и остался в армии. Сначала привык к
службе, потом полюбил ее. Комвзвода, комроты, а в 1922 году уже комбат.
Ходил на север против остатков колчаковских банд, стоял с полком в Иркутске,
Чите, Сретенске и снова в Чите. Службу нес исправно, серьезных взысканий не
имел. И однажды получил предложение: подготовиться самостоятельно и сдать
экзамены на командира полковой батареи. Ну что же, был молод, образование
среднее - сдал экзамены, стал артиллеристом.
Во время событий на КВЖД я командовал отдельным забайкальским
дивизионом бронепоездов, а в 1936 году уехал служить в Монголию начальником
штаба артиллерии дивизии.
Конечно, служба у меня не могла идти совсем ровно: слишком колючий
характер имею, но и на службу жаловаться не могу.
Воевать воевал, уважение подчиненных и товарищей видел, знаю, что такое
доверие командования, награды принимал своими руками, умел чувствовать себя
неразрывной частичкой с армией, с партией. Много всякого повидал... Видел,
как предавали шкурники и трусы. Был у меня, к примеру, в Монголии знакомый,
вроде бы честный и уважаемый командир, но как начались аресты в 1937 году,
он сразу за границу удрал: то ли нос был в пуху, то ли просто испугался.
Видел я на фронте, как командир дивизии бросил свою часть, а комиссар принял
командование и организовал оборону. Видел я, как шли остатки наших
разгромленных полков - несколько обессиленных, пришедших в отчаяние
красноармейцев без командиров, и видел я, как дрались артиллеристы. На
некоторых участках уже совсем не было пехоты, и артиллеристы одни держали
оборону, прорывались с боями, выходили с орудиями и снова вступали в бой.
Нет, не только отчаяние и неразбериху видел я в первые дни войны.
Бывало и такое. Отходили. Артиллерия дивизии была передана полкам. Пехота в
полках сильно потрепана, материальная часть артиллеристов - тоже, но дух
боевой. На рассвете артдивизион заметил большую мотоколонну фашистов.
Гитлеровцы шли деловито, без опаски, уверенные, что здесь им ничто не
грозит. Командир дивизиона спешно развернул свои орудия и разбил в пыль всю
колонну прямой наводкой с открытой позиции. Когда я с командиром дивизии
приехал к тому месту, там было все разгромлено: дорогу загромождали
искореженные, сгоревшие машины, пушки, сплющенные денежные ящики и повсюду
трупы, трупы...
А у артиллеристов никаких потерь.
И среди них я знал свое место, и все это давало смысл моему
существованию до самого того дня, когда я открыл глаза и увидел над собой
холодное солнце, до того самого дня - 25 августа 1941 года.