"Наталья Смирнова. В день желтого тумана (повесть) " - читать интересную книгу автора

легкомыслии.
Люди беспечны, говорил он, живут как трава растет, и большинству
уготована судьба растений, а их музыка, их совершенства остаются
непроявленными. А он собирает. Собирает с них по капле самое ценное, как
пчела. Сказал - и ушел не попрощавшись. За окном зашептал, зашуршал,
зароптал, встречая преграду, ударяясь о листья, дождь.
Катя вернулась с моря, а Ольга отправилась было встречать медленно
накатывающий шторм, но передумала и повернула к дороге, размышляя о дереве.
Всего одна ива у окна, а столько от нее шелеста. Как от большого леса.
Судьба растений... И пусть, значит, так надо, чтобы ива шумела, меняла
листву и в свой черед умерла не ропща. А этот собиратель меда, мздоимец,
чего он добивается от людей? Что мы ему задолжали?
В ресторане "Рандеву" певичка исполняла "Испанскую гитару..." под
Лолиту Торрес. Ольга выпила кофе и мартини, съела несколько оливок и
пошагала дальше, где в кафе "Черное море" певец с круглой и плоской головой
подсолнуха представлял то Джо Дассена, то Демиса Руссоса.
Она сделала пару глотков ржавого жесткого коньяка и поморщилась от
лимона. Спазм в желудке отпустил.
Побережье пело не своими голосами, по-английски, по-французски,
по-испански, и, кроме этих звуков, больше ничего не было, не проникало
извне, будто всех накрыло плотной тканью вроде бархатного занавеса в театре.
Прошлый век, думала Ольга. Какая-то свалка старья, словно ничего нельзя
создать или придумать, и осталось только повторять, повторять, повторять...
Каждый запах или звук напоминает о том, что давно миновало. Ты вдыхаешь
запах райхона, и во рту появляется железный вкус, слышишь музыку - и рядом
возникает тот, с кем ты давно танцевала. Ничего нового не будет: места
заняты, поезд набрал скорость, и состав твоей жизни не изменится, пока не
прибудешь в назначенный пункт.
В комнате Катя разминала глину. Неужели тащила с собой в сумке?
Послал же бог девчонку. Пригрела, обучила всему, Катерина захватила всю
глину, зимой в валенках таскалась на завод, где печи для обжига настоящие.
Ни образования, ни опыта, ни знаний, а будто у нее под пятками угли. От
поделок - ржаво-синий дым, как от ночного костра, точно подпалили всех этих
зверей, дома, деревья. Катя покусывает губы: "У тебя лучше!" - "У меня, -
урезонила Ольга, - два художественных училища и академия".
- Муж смотрит на меня ласково, как на пуговицу, - втолковывала
Оксана Рустаму. - В перерывах между работой, футболом и пивом, на
арене - наши любимцы! И тут появляюсь я. Он заразил меня стихами. Я могу их
писать, причем отлично. Правда, не часто, только иногда.
Заразить стихами - это заразить мужской болезнью, тоской по неведомому.
Мужчинам надо быть великими, поэтому их притягивает бесконечность. Они к ней
тянутся, а женщины в ней живут. Представь себе, это так. Мы живем во тьме,
где ничего не сияет вдали, а все примыкает. В тебя втекает, из тебя
вытекает. Великому тут нет места, негде поместиться. Понимаешь меня? Это
грустно, поэтому женщины любят мужскую болезнь величия и бегают за певцами и
поэтами, как за святыми, зная, что женщина - это все и никто. Вот я. Дочь
одного директора и мать следующего. Промежуток. И есть люди, как мой муж, он
бросит только один взгляд, ласковый такой, как на вареник, - и я никто.
Понимаешь меня?
- Доктор Гутман, - возразил Рустам, - уверяет, что ты сирена и лучше бы