"Виктор Смирнов. Заулки (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Чем можно удивить искалеченного пулеметчика, первого номера, который
пережил шесть своих расчетов, потерял семью и дом и в победном апреле сорок
пятого угодил под трибунал за пьянки и дебоши на чужой земле? Что твои
рассказы летчику, оставившему юную жену в Бессарабии в первые дни войны -
только чистая расписная хатка да взмахи загорелой руки под крылом улетающего
истребителя - и разыскавшему ее через три года в немецком солдатском
борделе?.
Студент, под натиском, выпитого залпом зеленого тягучего бенедиктина,
решился и стал читать стихи. Собственные стихи. Хуже, он стал писать их. Он
помнил заметенные снегом хатенки, под Обоянью, долгие вечера, когда он,
десятилетний беженец, глядя на вдовьи и старушечьи полузакрытые платками
лица, читал стихи о молодом солдатике, лежащем под березой вдали от дома и
умирающем от раны. Стихи были жалостливые, без рифмы, но вдовы плакали. Так
он впервые изумился силе только что родившихся и неуклюже сцепленных слов.
Гвоздь услышал Студента в "Гайке" - большом и гулком шалмане, прозванном так
за граненую и округлую форму. Студент читал стихи о курском городке. Гвоздь
как вошел, так и остался у дверей, сцепив зубы. Ему тут же, у ближайшего
столика, очистили место - при взгляде на Гвоздя каждому хотелось уступить
место, - он только отмахнулся.
Студент читал:

Вязли и сани, вязли и сами.
Снегом глубоким шли к Обояни.

Мне восемнадцать. Двадцать дружку.
Мы отоспались ночью в стожку.

Звезды угасли. Ветер кругом.
Танки завязли. Прем со штыком.

Мамочка-мама, близок рассвет.
Но артподдержки все еще нет.

Дали патроны. Десять на рот.
- Родные, пехом! - ротный орет.

Яры глубоки. Съехал - засел.
Влез понемногу. Снегу поел.

Вот она, близко, та Обоянь.
Кладбище, церковь. Мутная рань.

Перед кладбищем толстый забор.
Старая кладка. Крепкий раствор.

Вышли на поле, как на ладонь.
Из-за забора шквальный огонь.

Восемь их, фрицев, нас восемьсот.
Бутовый камень штык не возьмет.