"Виктор Смирнов. Заулки (Повесть)" - читать интересную книгу автора

так восторженно, с таким неуемным желанием встречи глядящий вверх, на
высокие окна дворца.
Конечно, если бы знать, что он заметил Димку, всего лишь заметил и
усмехнулся, то и тогда можно нести это чувство соприкосновения до самой
смерти. Но студент надеется на большее, на невероятное.
Вот пожелтевший от табака палец касается кнопки на столе, и вбегает
исполнительный веселый порученец в гимнастерке со скрипучей портупеей, и
дается приказ: студента привезти. И показывается в воротах башни длинная
черная машина, каплей стекает по наклонной брусчатке к тротуару; "Садись,
студент". Порученец, распахнув дверцу, глядит из таинственной полутьмы
зашторенной машины с живым интересом.
Дальнейшее - сон, видение, сказка. Машина уносит студента, бочком
примостившегося на упругом кожаном сиденье, проскальзывает в ворота, часовые
берут "на караул", догадываясь, куда везут малого в очках, и машина все
поднимается вверх по иной уже, никому не доступной внутренней брусчатке, и
останавливается у подъезда, где застыла еще одна пара часовых в тулупах,
стерегущих покой самого. И вот уже студент идет по длинным коридорам,
сопровождаемый порученцем, который лишь неприметным движением пальца
указывает путь, но Димка столько раз представлял эти подъемы по лестницам,
повороты, что ему и указаний не требуется; вот только сердце бухает в груди
мерно и гулко. И вот кабинет, знакомый ему по картинам и фильмам. Теперь
главное не растеряться, доложить о себе четко, сознавая, как ценится здесь
каждая секунда.
В. ответ - отеческая усмешка в глазах. Жест трубочкой: садись, студент.
Рассказывай. Как там, в твоих родных краях. Рапорты - вот они, на столе, их
сотни со всех уголков, но нужно живое слово. От нечаянного человека. Чем
живешь, что болит?
Вот тут-то самое главное и начнется. Надо ясно, просто и деликатно
выложить то, о чем просили бы его рассказать земляки, если бы могли
предвидеть такую встречу. Спокойно и с толком. Ну, само собой, о том, что
все здорово вокруг, просто здорово, и народ старается, чтобы поскорее
залечить военные раны, и Днепрогэс уже восстановлен в невиданные сроки, и
карточки только что отменили, и цены уже снижают... Впрочем, человек в
кителе и сам это знает хорошо. Это он отменил и снизил. Ему нужно знать то,
о чем умалчивают докладчики и рапортовщики. Или, может, о чем они сами не
знают.
Да-да, идут каждую осень хлебные обозы с флагами и транспарантами, и
сепараторы на молокозаводах жужжат без перерыва, и уполномоченные,
съехавшиеся в село отовсюду, носятся по полям, требуют посеять и убрать,
накосить и выдоить, да только в деревне совсем не так ладно, как думают
москвичи при своих красивых гастрономах и как пишут в газетах. Совсем даже,
можно сказать, не ладно.
Глаза у хозяина кабинета посуровеют, прищурятся. Ну как ему обо всем
рассказать, чтобы ненароком не расстроить, не оторвать от более важных,
касающихся всего человечества дел? Надо с чего-то смехового, как бы
шуточного начать. Вот стали мужички лить под яблоньки керосин, чтобы засохли
понемногу, привяли, перестали давать плоды, чтоб потом их на законном
основании срубить. Не дай бог здоровое деревце снести, с зеленой листвой: за
это можно загреметь. Многие уже свои сады оголили, иной, вот как дед,
плачет, а деревья сводит на нет, лучше бы, говорит, пальцы рубить - не так