"Виктор Смирнов. Заулки (Повесть)" - читать интересную книгу автора

больно. А ведь дед не нытик, не паникер, личное оружие за храбрость еше с
гражданской, в шестьдесят лет добровольцем ветеринарил в конмехгруппе,
Белоруссию освобождал от фашиста, до Берлина дошел. Что делать, налог с
каждого живого ствола такой, что по миру пойдешь. Нашлись изобретатели,
мичуринцы шиворот-навыворот, что свой способ придумали - делают медные
гвоздики и вбивают в деревья. От ядовитых медных окислов яблоньки да груши
сохнут медленно, но зато не доискаться до причины. А запашок керосина земля,
если дождя нет, долго хранит. Какой-нибудь бойкий финагент из Минзага может
на этот запашок нагрянуть да заактировать умышленную порчу дерева.
Финагент - лицо нешуточное, у него, как маузер, полевая сумка через плечо,
а, в ней бумаги, химические карандаши да копирка. Бабы воют на все село,
когда финагент начинает писать. Уж чего только не сулят. Вот что делает
непомерный налог - смех и грех. Да и есть с чего посмеяться: яблоньки,
рожают через год, а ты, хозяин, сыми красненькую хоть с пустой ветки,
финагент урожаем не интересуется, не ждет милостей от природы. Вынь да
положь денежку.
Может быть, он и в самом деле усмехнется несуразицам, о которых,
краснея от собственной храбрости, расскажет Димка. Усмехнется и еще покачает
головой с явной укоризной в адрес тех, кто додумался до поствольного
ежегодного налога. Ишь, мол, бумажные души, издеваются над людьми. И тогда
студент окончательно осмелеет. Расскажет и о более важном. О любимицах
каждой семьи, о Зорьках и Красулях, Которых все меньше становится в селе:
режет народ крупный рогатый скот, режет под любым, предлогом, какой только
найдется. Со слезами режет, с приглушенными завываниями и голосьбой, как по
близкому человеку. А потом, погоревав и попив платного молочка, заводят,
люди коз, которые хоть и рогатый скот, но не крупный, и разрешены к
обзаведению безо всякого налога. И называют при этом бородатую глодливую
скотину прозвищем, весьма обидным для эпохи восстановления.
Ну, прозвище коз студент, не будет приводить, это совершенно
невозможно, потому что несознательные, обиженные судьбой и финагентами люди
затронули в этом прозвище имя самого. Да простится им! Ибо не ведают, что
творят. Точнее, что творится. Вот тот же налог с коровы, .напомнит Димка,
из-за которого мужички да бабы изводят ветврачей, чтобы получить справку,
разрешающую забой. Тянутся в ветлечебницу с узелками, как к попу на Велик
день. Да и как молока взять с отощалых скотин? Не говоря уже о яловых, с
которых тоже, как с неуродившей яблони, сдай и не греши. Хочешь - сдавай
деньгами, дело хозяйское. Вот и везешь молоко на сепаратку, там его честь по
чести берут по сорок семь копеечек за литр и прогоняют через центрифугу,
снимают сливочки. Тут же снятое молочко, обрат, голубой, как василек,
выкупаешь обратно за пятьдесят три копеечки. А как же - и самим пить надо, и
ягнят, поросят выпаивать. Народ втихомолку посмеивается: бывало, в войну
просто забирали, а теперь надо, еще и доплатить за удовольствие. А ныне,
чтоб, значит, не изводили скот, новое правило - хоть и нет скотины, а
молочный и прочий налог сдай. Как говорят на селе: шкуру с чужой свиньи...
Вот такое неважное настроение у людей по вине неразумных чиновников.
Конечно, он, студент, понимает, что за просто так хозяйство,
разрушенное фашистскими захватчиками, не восстановишь, что терпеть надо,
потуже затянув пояса, что кредита у американских, империалистов или у
каких-нибудь сателлитов не получишь, разве лишь ценой немыслимых уступок,
ценой позора. Понимает! Но уж больно холодные сквознячки продувают деревню,