"Сергей Снегов. Огонь, который всегда в тебе" - читать интересную книгу автора

пламени, промчавшегося по нервам, бурно закипевшего в артериях и венах,
безжалостно обуглившего кости и мышцы. Один из медиков сказал, что в
древние времена насквозь проспиртованные алкоголики, у которых в крови
было больше спирта, чем кровяных шариков, вот так же воспламенялись, когда
к ним подносили спичку. Другой возразил, что Альберт алкоголиком не был и
горящей спички к нему не подносили. Этот врач считал, что Симагин погиб от
электрического тока: если на тело наложить электроды, подвести напряжение
в несколько тысяч вольт, то сквозь ткани промчится ток такой силы, что
порожденная им теплота изнутри убьет человека. Третий медик заметил, что
электрической казни Альберта не подвергали, а сам он не смог бы выбрать
подобный вид самоубийства, ибо у него не было высоковольтной аппаратуры.
Этот рассудительный врач собственного суждения о причинах смерти Альберта
не имел.
Я попросил следователя, вместе с нами наблюдавшего стереокартину
вскрытия:
- Разрешите нам остаться в квартире Симагима. Мы хотели бы на месте
трагедии поразмыслить о ее причинах.
Он ответил, по-моему, с большим облегчением:
- О, пожалуйста! Мы будем признательны, если вы прольете свет на
загадку этой смерти.



3


- Ну? - сказал Генрих, когда мы остались одни. - Не сомневаюсь, что у
тебя уже готова версия драмы, и настолько невероятная, что только она одна
справедлива. Ибо ты не раз говорил, что загадки только потому и загадки,
что в основе их лежат редкие причины, а мы чаще всего ищем тривиальностей.
Или не так?
Он шутил с усилием, у него было грустное лицо. Вы понимаете, что и
мне было не легче. Но я поддержал его иронический тон, чтобы не дать
расходиться нервам. Меня все больше беспокоило состояние Генриха. Мы в
свое время раскрыли тайну гибели Редлиха, были свидетелями трагической
кончины Андрея Корытина, очень близкого нам человека. Все это были
грустные истории, наш успех в распутывании тех тайн не доставил радости ни
Генриху, ни мне. Но еще ни разу я не видел Генриха таким подавленным.
Теперь я знаю, что он уже был болен, но тогда еще не понимал этого,
сверхмудрые медицинские машины тоже не обнаружили проницательности. Одно я
представлял себе с отчетливостью: Альберта уже не воскресишь, нужно, чтоб
рана, нанесенная его гибелью Генриху, не оказалась для брата непосильной
тяжестью.
- Искал, конечно, невероятного, но в голову лезут одни тривиальности,
- сказал я.
- Ладно. Объяви свою тривиальность, если на невероятное стал
неспособен.
Все было в традициях наших обычных разговоров. Генрих часто издевался
над моим методом работы, хотя все важные идеи, принесшие этому методу
известность, принадлежали ему, а не мне. Он был такой: сперва насмехался,