"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

пускали в него только вольных, но вольные театр не жаловали, зал заполнялся
от силы на четверть - существенное отличие от клубов в лагере, где те же
артисты собирали зрителей и "в сидяк, и в стояк", как выражались иные,
покультурней, коменданты из "своих в доску".
За театром показались сторожевые вышки, вахта, мощная стена из колючей
проволоки, необозримо протянувшаяся вправо и влево. Уже стемнело, но с вышек
лилось прожекторное сияние. Плотные ряды охраны образовали живой желоб, по
нему в лагерь одна за другой вливались пятерки заключенных. Начальник конвоя
громко отсчитывал: "Сто шестая! Сто седьмая! Сто восьмая, шире шаг! Сто
девятая, приставить ногу! Кончай базар, разберись по пяти! Сто десятая,
повеселей!"
Мы с Хандомировым, Прохоровым, Ходзинским и Анучиным проскользнули
через вахту без особых замечаний. За воротами нас перехватил комендант
заключенный не то из уголовников, не то из бытовиков, и яростно заорал,
словно мы в чем-то уже провинились:
- Куда прете? Сохраняй порядок! Организованно в семнадцатый барак!
Номер на стене, баланда на столе. Направо!
Семнадцатый барак был далеко от вахты, мы не торопились, нас обгоняли
пятерки пошустрей. Но они спешили в другие бараки, в семнадцатом мы были из
первых. На столе стоял бачок с супом, горка аккуратно - трехсотграммовые
пайки - нарезанного хлеба. Дневальный из бытовиков наливал каждому полную
миску. Мы бросили свои вещевые мешки на нары - я облюбовал нижнюю, из
уважения к одолевшей меня цинге ее не оспаривали - жадно опорожнили миски и
"умяли пайки". От сытной еды потянуло в сон. Хандомиров, оглушительно
зевнув, объявил, что и на воле утро всегда мудреней, а в лагере дрыхнуть
главная привилегия добропорядочного заключенного. Спустя десяток минут, мы
все спали тем сном, который именуется мертвым.

2

Видимо, я спал дольше всех. Вскочив, я обнаружил в бараке одного
дневального, последнюю хлебную пайку на столе и остатки супа в бачке, до
того густого, что в нем не тонула ложка.
- Остатки сладки, - попотчевал меня дневальный. - Специально для тебя
не расходовал гущины. Гужуйся от пуза - пока разрешаю. Пойдете на работы,
суп станет пожиже - по выработке. И носить будете сами из раздаточной.
- Как называется наше местожительство? - спросил я.
- Не местожительство, а второе лаготделение. - Дневальный подмигнул. А
не местожительство потому, что в дым доходное. Жутко вашего народа
загинается. От первого этапа, за месяц до вас, сколько уже натянуло на плечи
деревянный бушлат. Не вынесли свежего воздуха и сытной жратвы. Учти это на
будущее. Чего хромаешь?
- Цинга. Ноги опухли.
- С ног и начинается! Деньги имеются?
- Зачем тебе мои деньги?
- Не мне, а тебе. В лавочке за наличные можно купить съестного. А пуст
лицевой счет загоняй барахлишко, покупатели найдутся. Попросишь, так и я
помогу продать стоющую вещицу. Само собой, учтешь одолжение.
Я вышел наружу. Если Норильск и был городом, а не населенным пунктом
или поселком - так он тогда, мы это скоро узнали, значился официально, - то