"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

- Давай подеремся! - предложил я. - То есть я хочу сказать - поборемся.
Не думаю, чтобы ты так уж легко справился со мной.
- А вот это сейчас увидишь! - сказал он и бросился на меня.
Я сопротивлялся с минуту, потом оказался на полу, а Мишка сидел на мне,
с наслаждением прижимая мою грудь коленом.
- Так не пойдет, - прохрипел я, поднимаясь. - Ты слишком уж неожиданно
налетел, я не успел приготовиться. Давай по-другому.
- Пусть по-другому, - согласился он.
На этот раз моего сопротивления хватило минуты на две. Раз за разом мы
начинали борьбу сызнова, и результат ее был неизменно тот же - я лежал на
полу, а Мишка Король сидел на мне.
- Ух, и жалко же, что меня в тот вечер не допустили до тебя, - сказал
он, отряхивая пыль с ватных брюк. - Ну и было бы!.. Теперь уж ничего не
поделаешь!

ПаРИ НА РАЗОК

Это произошло спустя неделю после того, как меня перевели в первое
лаготделение, самое сытое и грязное отделение нашего заполярного лагеря.
Я сидел на камне у ЧОСа - части общего снабжения - и ожидал бухгалтера,
ушедшего поболтать с каптером. Мне полагались новая телогрейка и ватные
брюки, я отпросился с работы, чтобы не проворонить их. Я уже рассказал, как
"увели" мою гражданскую одежду - надо было хоть по-лагерному прилично
одеться, сменив оставленное мне рванье на "первый срок".
Было тепло и ясно, низкое нежаркое солнце заливало горы. Ржавая
пламенная Шмидтиха нависала над лагерной зоной. Я повернул к югу лицо,
вслушивался в мерный шум Угольного ручья - он протекал по зоне, - думал о
милых мне пустяках из старой жизни - впервые за многие месяцы мне было
привольно и легко. Я даже растрогался от всего этого - шума ручья, осеннего
солнца, яркой, как детская игрушка, Шмидтихи.
Недалеко от меня, тоже на камне, сидел один из "своих в доску". Тупое,
мрачное лицо было опущено к земле, руки лежали на коленях - он, как и я,
греясь в солнечных лучах, ожидал бухгалтера. Я разглядывал его и думал о
том, много ли человеческих жизней кончилось в его руках и какой отпечаток
каждая отнятая жизнь оставила у него на лице. Он не обращал на меня
внимания - рваный мой бушлат его не интересовал. По очереди он был впереди
меня, а в остальном придираться ко мне не имело смысла.
Лагерь был пуст. Развод недавно окончился. Нарядчики завершили беготню
по баракам в поисках отказчиков от работы и разошлись по производственным
объектам. Изредка по зоне пробредали дневальные, таща на спинах мешки с
хлебом. На угловых вышках дремали часовые.
И тут из крайнего - женского - барака вышла она и лениво направилась к
нам.
Нет, она была хороша не только в мужской зоне, не только для нас,
изголодавшихся по женщине больше, чем по воле, по солнцу, по вкусной еде.
Она была хороша вообще - невысокая, плотная, кареглазая, молодая. Она шла,
покачивая бедрами, прищуриваясь на свет и попадавшихся дневальных. В лице
ее, пухлом и бледном, было что-то порочное, насмешливое и манящее.
Сосед мой хмуро посмотрел на нее и снова опустил голову. Она его не
интересовала. Он всем своим видом показывал, что ему плевать на то,