"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

Сыча, нечувствительного к ее обаянию. Только теперь я понимал, как жестоко
он оскорбил ее тем, что отвел лицо, отказываясь ею любоваться. Она знала
свои права и привилегии - мужчины должны зажигаться, когда она появляется,
вслед ей должны нестись голодные взгляды, восхищенная брань. Это был
лагерный закон, нерушимый и вечный, как сам лагерь. И для того, кто
преступал этот закон, самые страшные наказания были малы.
Сыч размышлял, ощупывая рукой карман бушлата. Потом он успокоился
платок с узлом был на месте.
- Идет! - решился он наконец.
- Идет! - немедленно откликнулась она.
И тогда равнодушие и угрюмость слетели с Сыча, как сорванная маска. Он
был хорошим актером, этот Сыч с его тупым лицом убийцы. Он встал и,
священнодействуя, полез в карман. Но не в тот, боковой, из которого украли
платок и по которому он хлопал рукой, а в другой, внутренний карман бушлата.
Бледная, растерянная Манька следила за движением его руки округленными,
зачарованными глазами. В воздухе повис новый платок - такой же рваный и
грязный, с таким же завязанным узелком. Сыч зубами рванул узел и показал
рубль - новенький и один, как и было уговорено.
- Закон! - одобрительно проговорил Васька. - Никуда не денешься,
Манька, платить надо.
Она непроизвольно взглянула на меня, смятение и ужас были в ее глазах.
Она не просила помощи, нет, она знала, что помощи быть не может - надо
платить. Она хотела сбежать, хоть на время скрыться от расплаты. Сыч понимал
ее состояние не хуже, чем я. Он преградил ей дорогу. Теперь впереди была
стена ЧОСа, с боков Васька и я, сидевший у обрыва, а позади, на дороге к
воле, - он.
Оправившись от неожиданности, Манька забушевала.
- Не дам! - кричала она исступленно. - Сговорились, сволочи! На такую
старую штуку ловят!
- Дашь! - грозно сказал Сыч. - Полный порядок, поняла! Сама полезла в
это дело, теперь плати!
Неистовствуя, она осыпала их бранью. Но даже и такая, разъяренная,
всклокоченная, с перекошенным лицом, она была хороша. У меня билось сердце.
Я поднялся. Злобный взгляд Васьки воткнулся в меня, как нож. Мне было не до
Васьки. Я видел только Сыча и ее. Сыч наступал на нее, а она шаг за шагом
отходила к стене. Страшное его лицо стало еще страшнее, красные глазки
сверкали, изо рта с шумом вырывалось прерывистое дыхание. Он трепетал и
двигался, как в бреду, а она, прижавшись к стенке, сама трепещущая,
возмущенная, полупокоренная, с ужасом всматривалась в грозный облик чувства,
отсутствие которого так обидело ее.
- Только тронь меня! - сказала она шепотом. - Мне не жить, но и тебя
Колька не помилует!
Как ни обезумел Сыч от сознания того, что сейчас она ему достанется,
упоминание о Кольке на миг остановило его. Он оглянулся на Ваську бешеными
глазами. Манька была недостижима для Васьки, как солнце поднимавшееся над
Шмидтихой, - голова его оставалась ясной. Он пожал плечами и постановил:
- Закон, Сыч! С тебя правов нет, заклад честный. А она - как
выкрутится! Может, и не завалит ее Колька, пожалеет!
Тогда Сыч схватил Маньку и, подняв на руки, потащил в кусты к ручью.
Она не кричала и не отбивалась. Ее отчаянный взгляд снова пересекся с моим