"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

очень звучным, хорошо поставленным баритоном. И он знал массу старинных
русских романсов и современных песенок. Он сам скромно говорил о себе: "В
памяти у меня романсов - вагон и маленькая тележка". Я не очень уяснял себе,
как можно романсы разместить в вагоне, тем более - в маленькой тележке, но
радостно эксплуатировал дарование нового друга. Ежевечерне - в темные
вечера, разумеется, выпрашивал, вытребовал, провоцировал его на пение для
нашей приятельской аудитории.
Однажды он предложил мне:
- Ты, Сергей, знаешь наизусть немало стихов. Давай посоревнуемся, кто
помнит больше: ты стихов или я романсов?
Любое соревнование требует административного оформления. Слушатели
приходили сами, а судей мы выбрали: Софью Николаевну Кириенко, жену нашего
начальника, и Людмилу Алексеевну Лобик, жену начальника электропечей на
Большом заводе. Обе были с высшим образованием, приехали из эвакуированного
Мончегорска, работали инженерами-исследователями в моей группе - и любили
слушать и романсы, и стихи.
Так начались вечерние концерты в потенциометрической. Вольнонаемные
уходили раньше заключенных: их рабочий день был меньше нашего на два часа,
но ни Софья Николаевна, ни Людмила Алексеевна не покидали ОМЦ, пока нас с
Луневым не вызывал бригадир на сборы в зону. Мы с Виктором начали со стихов
Пушкина и романсов на его стихи. И вскоре я с беспокойством понял, что
проигрываю соревнование: Виктор знал романсов больше, чем я стихов. И когда
он в ответ на одно стихотворение спел четыре романса, написанные на эти
стихи четырьмя композиторами, я возмутился:
- Это нечестно, Виктор. Мы не уславливались, что ты будешь петь разные
романсы на одни и те же стихи.
Он хладнокровно опроверг меня:
- Но мы и не договаривались, что на каждое стихотворение поется только
один романс. Я должен набрать соревновательный запас. Ты скоро начнешь
гробить меня Пастернаком и Мандельштамом или, скажем, Гумилевым с Кузьминым.
А на их стихи я романсов не знаю.
Наш спор продолжался три вечера - и я успел добраться уже до Тютчева и
Некрасова, а Виктор еще пел Пушкина и Лермонтова. Уж не помню, что вынудило
нас прервать соревнование - то ли на ВЭС-2 улучшилась работа, то ли стукнули
в нужное место, но пение и стихи пришлось прекратить. Обе наши добрые
судьи - Софья Николаевна и Людмила Алексеевна - согласно постановили, что ни
один не взял верх над другим.
Лунева вскоре перевели из нашего цеха в Управление Комбината
диспетчером. В 1943 году он освободился, поселился в каком-то самодельном из
фанеры и жести - балке, выезжал в командировки, разыскал эвакуированных из
Ленинграда мать и дочку, привез их в Норильск и, как глава солидной семьи и
хороший работник, получил от комбината настоящую комнату в квартире с
настоящими удобствами, да еще в настоящем трехэтажном доме - к тому же
возведенном по прекрасному проекту заключенного архитектора Мазманяна (после
освобождения создатель этого дома воротился в свой родной Ереван и, кажется,
работал там главным архитектором столицы Армении).
Чтобы я случайно не убрался в какой-нибудь заранее договоренный шальной
"балок" - так практически поступали все освобождаемые (наш с Виктором друг
Лев Никонов, видный проектировщик, шутил, что только в Варшаве в первую
неделю после освобождения был больший дефицит жилья, чем в Норильске, где на