"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

раскошелился, зато бушлат, ватные брюки, шапку и ботинки второго срока
разрешил без упрашиваний - а это было уже совсем не то, в чем кутались на
общих работах. Спустя два дня, Азацис появился в лаборатории человек
человеком - в одежде поношенной, но мало отличающейся от той, в какой
щеголяли не только зеки, но и "вольняшки" - бывшие заключенные, оставленные
после освобождения в нашем заполярном городе.
Я постарался в первом же обстоятельном разговоре выяснить, был ли
Азацис военным и встречался ли с генералом Бреде. До всех нас в свое время
доходила темная история о том, как расправились с военными эстонцами,
привезенными в Норильск в сороковом году на временное поселение. Вначале их
разместили на прекрасном озере Лама, недалеко - по сибирским масштабам - от
Норильска, в недавно выстроенном курортном домике, на принудительные работы
не выводили и самое главное - кормили "от пуза". Но с первых дней войны в
Норильск прилетела специальная комиссия - и всех эстонцев, во главе с
генералом Бреде, в один день, без следствия и суда, расстреляли, а трупы так
захоронили, что и после войны, когда Лама стала открытым поселением, нигде
не могли отыскать следов их общей могилы.
Азацис, и вправду бывший военный, с Бреде знаком не был и ничего нового
к тому, что я знал, не добавил. Зато дневальным оказался превосходным. Он
боролся с грязью, как с личным врагом. Не осмелюсь утверждать, что он
вылизывал полы, как тот незнакомый мне старичок-профессор на Рудстрое - в
заводской лаборатории не дал бы эффекта даже такой экстравагантный способ
поддержания чистоты: слишком уж много вокруг теснилось коксовых батарей и
плавильных и обжиговых печей, слишком часто разгружались железнодорожные
составы с рудой и флюсами - пыль в воздухе порой затемняла солнце. Но каждый
день Азацис по утрам выгребал ведерко грязи и раза три в день выметал с
очищенных полов по совку непрерывно добавлявшегося сора. Я был доволен
исполнительным полковником, так быстро перековавшимся в
высококвалифицированного дворника.
Несколько нехороших обстоятельств стали вредить уборщицкому умению
Азациса.
Ко мне пришли две моих пирометристки - боевая красивая Зина и тихая
простенькая Валя - и пожаловались, что Азацис плохо себя ведет.
- Пристаешь к девчатам? - деловито осведомился я. Ничего умнее мне
сгоряча в голову не пришло.
- Пахнет от него, - объявила Зина.
- Чешется, - добавила Валя. - Все время чешется.
Выяснилось, что выданная Азацису не новая, но терпимая одежда и
внеочередная баня не истребили заматеревшего аромата грязного барака и
долгих трудов в земляных карьерах. И что он отнюдь не подвижник личной
гигиены, во всяком случае не тратит на нее тех усилий, какие затрачивали
другие заключенные, переселившиеся "с общих в тепло".
Пришлось вызвать в свою комнатушку - она звалась у лаборантов
"кабинетом начальника" - исполнительного дневального и провести без
посторонних агитационно-педагогическую работу.
- Сергей Александрович, к чему? - душевно сказал Азацис, выслушав мои
претензии. - Ведь мы же на дне! На самом дне жизни! Ужас, только подумать,
как жили раньше! Какая разница - немного чище, немного грязнее... Что вокруг
нас? Барахтаемся, переворачиваемся...
- Есть разница, - сказал я твердо. - И на дне неодинаковые степени