"Чарльз Сноу. Наставники" - читать интересную книгу автора

жар, но зато кушетка, столик и два кресла, немного отодвинутые в глубь
комнаты, образовывали теплый, приветливый островок, окруженный холодной
полутьмой. На полированных панелях величественной средневековой комнаты с
высоким потолком играли веселые огненные блики, но сама комната оставалась
холодной. В морозный вечер такое жилище уменьшается до крохотного островка
возле камина, и островок этот кажется особенно ласковым, потому что его
окружает ледяной сумрак непрогретой комнаты.
Мне было тепло, покойно, уютно в мягком и удобном кресле. Никаких
срочных дол не предвиделось. Я зачитался, а поэтому не услышал шагов на
лестнице и даже вздрогнул, когда, после торопливого стука в дверь, на
пороге моей комнаты вдруг появился Джего.
- Вы дома? - проговорил он. - Слава богу, что я вас застал.
Он вышел на лестничную площадку, стряхнул с башмаков снег и,
возвратившись, сел в свободное кресло перед камином. На нем все еще была
мантия, и я понял, что ему пришлось задержаться в профессорской. Он
извинился за позднее вторжение - извинился как-то чересчур уж горячо, хотя
умел вести себя свободно и непринужденно.
Иногда, впрочем, ему было трудно начать разговор - и со мной, может
быть, даже трудней, чем с другими людьми, несмотря на то что мы искренне
симпатизировали друг другу. Меня давно уже не удивляли слишком сердечные
приветствия при встречах или, как в этот раз, чрезмерные извинения.
Сегодня, правда, они прозвучали особенно странно, потому что он был
взвинчен и угнетен.
Из-за лысины, обрамленной к тому же поредевшими седыми волосами, он
выглядел старше своих пятидесяти лет - но только на первый и поверхностный
взгляд. Высокий рост подчеркивал природную хрупкость его костяка, и даже
тучность не могла пригасить его живой, легкой энергичности. Да и лицо -
массивное, широкое, высоколобое, с навсегда, казалось бы, застывшим
выражением - стремительно преображалось, когда вспыхивала его белозубая
улыбка; я, пожалуй, ни у кого не встречал столь переменчивого лица. А
прикрытые толстыми стеклами очков небольшие пронзительные глаза смотрели
на мир с пристальным, почти юношеским интересом. Словом, под обликом
пожилого сенатора скрывался порывистый юноша - и всякий, кто с ним
сталкивался, обнаруживал это довольно быстро. Его поведение было так же
непредсказуемо, как его мгновенно вспыхивающая улыбка; во всех своих делах
он ощущал мир словно бы обнаженными нервами. Познакомившись с ним поближе,
люди напрочь забывали о сенаторской внешности: их поражала, а вернее,
отпугивала искренняя безыскусность его душевных порывов и любовь к
драматическим эффектам. Многих, правда, привлекала глубина его чувств, но
мало кто понимал, что он еще и неистово горд.
К тому времени, о котором я рассказываю - шел тысяча девятьсот тридцать
седьмой год, - он уже десять лет был в колледже старшим наставником. Я
познакомился с ним в тридцать четвертом году, когда Фрэнсис Гетлиф, зная,
что я хотел бы заняться теоретическим исследованием права, предложил
Совету колледжа принять меня на работу. Джего поддержал мою кандидатуру
(угадав со свойственной его живому воображению проницательностью, почему я
решил в корне изменить жизнь на пороге тридцатилетия) и с тех пор полюбил
меня, как обыкновенно любят своих протеже.
- Очень рад, что вы дома, Элиот, - сказал он, глядя на меня через
столик. - Мне обязательно нужно с вами поговорить. Я просто не уснул бы,