"Чарльз Сноу. Возвращения домой" - читать интересную книгу автора

тридцать миллионов фунтов стерлингов. У него был целый штат юристов, и
когда он предложил мне должность юрисконсульта, ему вовсе не нужен был еще
один законник; просто ему нравилось подбирать молодых людей, вроде меня и
Кука, держать их при себе и время от времени выслушивать их мнение.
- Опаздывает, - указывая на дверь кабинета, заметил Гилберт Кук, словно
имел в виду поезд.
Кук был крупный, мускулистый мужчина с румяным лицом кутилы и
выразительными карими глазами. Он производил впечатление человека доброго,
непосредственного и сразу же располагал к себе. И разговаривал он со мной
так, будто мы были гораздо ближе друг другу, чем на самом деле.
- Как сейчас Шейла? - спросил он меня, словно знал всю историю.
- Хорошо, - коротко ответил я, но он не унялся.
- Вы уверены, что ее лечит именно тот врач, который ей нужен? - спросил
он.
Я сказал, что она уже некоторое время вообще не ходит к врачам.
- А кто ее лечил прежде?
Он был назойлив, но эта назойливость проистекала только от доброты; с
трудом верилось, что он приходил к нам всего два раза. Он нередко водил
меня в свой клуб, мы болтали о политике, спорте и работе, но откровенности
в наших разговорах не было.
Наконец нас впустили в кабинет Лафкина. В этих апартаментах, когда,
проходишь из одной комнаты в другую, воздух теплым дыханием ласкает кожу.
Лафкин, выпрямившись, сидел в своем жестком кресле. Он едва кивнул нам.
Он вообще был не слишком внимателен к другим, но держал себя просто и без
всякой позы. Он был бесцеремонен в отношениях с людьми, ибо трудно
сходился с ними, но, как ни странно, отношения эти доставляли ему
удовольствие.
- Вы знакомы с делом? - спросил он.
Да, мы оба ознакомились с ним.
- Как мне поступить?
Вопрос звучал так, будто мы должны были все решить за десять минут. В
действительности же на это ушел весь день, и все, что мы говорили, совсем
не пригодилось. Лафкин, прямой, костлявый, с худощавым лицом, сидел в
своем кресле, не замечая времени. Он был всего на десять лет старше нас с
Куком; кожа у него была смуглая, и его враги утверждали, что он похож на
еврея, да и имя у него еврейское, хотя на самом деле отец его был
диссидентским священником в Восточной Англии.
Дело, которое нам предстояло решить, было не такое уж сложное. Лафкина
спросили, не хочет ли он купить еще одно предприятие по сбыту нефти. Как
быть? Во время разговора - он длился нескончаемые, прокуренные, насыщенные
теплом центрального отопления, скучные часы - выяснились две вещи:
во-первых, ни мое мнение, ни мнение Кука в этом вопросе не представляло
значительной ценности, во всяком случае не больше, чем мнение любого
мало-мальски сообразительного сотрудника фирмы; во-вторых, я был уверен,
что, независимо ни от чьих мнений, Лафкин уже решил купить предприятие.
Тем не менее весь этот день Кук вел себя как заправский спорщик. Он
спорил и горячился, и это казалось странным - средний служащий не ведет
себя так в присутствии магната. Характер спора был резким и в целом
объективным, а доводы отличались прозаичностью. Кук был гораздо более
красноречив, чем мы с Лафкином. Он говорил и говорил, но ничуть не пытался