"Андрей Соболь. Рассказ о голубом покое " - читать интересную книгу автора

дом, всю голубую "Конкордию" со всеми её пристройками, вышками, надстройками
и мезонинами, прикрыл плотно, без единой щелочки, от флагштока до последней
куртины и по медному котлу забарабанил молотками,- тысячерукий заклёпщик.
Вторую неделю выл сирокко - неутолённо, неудержимо беспощадно.
Всё начинается с сирокко.
И первой запротестовала гордость пансиона и сладостное утешение хозяина
сеньора Розетти румынская княгиня m-me Стехениз-Мавропомеску, чью фамилию
итальянским губам никак не произнести, но от каковой на таких же губах
круглоголового, круглолицего и круглоногого Пипо Розетти играет и радуется
постоянная сахарная улыбка. О, нет, не приторная, не нарочитая сладость, а
искренняя, от души идущая, от самого нутра (тем паче, что княгиня
медлительна в темпах уплаты за пансион), выступающая из всех пор, как
выступает пот после восхождения на манящую вершину.
И вершина пансиона,- предел пансиона, завершение пансиона,- довольно
короткими, но выхоленными пальцами зажала уши и простонала:
- Я больше не могу!
Впервые за все месяцы княгиня отказалась от сладкого, несчастный фоксик
"Mon coeur" получил пять полновесных шлепков, сдобные княжеские ручки в
разноцветных многогранных кольцах чувствительно отразились на бедной
фоксиной шкурке.
Микеле, восемнадцатилетний курчавый синеглазый пройдоха, весельчак,
тончайший мастер по части разбавления вина водой, упорно, как стебель к
солнцу из расщелины стены, вылезающий из своей тугой белой курточки, в
которой тесно ему и тошно, замер перед княгиней с отвергнутым блюдом взбитых
сливок, а потом опрометью кинулся в коридорчик, на ходу срывая нитяные
перчатки, сунул лохматую голову в четырёхугольный разрез деревянного
простенка между коридорчиком и кухней и прохрипел умирающим голосом:
- Принчипесса отказалась от сладкого.
Точно вышвырнутый подземным толчком, выскочил из кухонного кратера Пипо
Розетти, и помчался он по лестнице за княгиней,- лаял фоксик, тут же на
глазах княгини таял от горя Пипо, потрясал барометром, уверял всеми святыми,
что завтра сирокко перестанет, умолял не убивать его, взять хотя бы одну
ложечку сливок; и в сочувствии и в траурном экстазе поникли головами все
пипины домочадцы: младшие в старшие помощники, водогреи, блюдомои, уборщицы.
А вслед за княгиней отказались от сладкого и мадам Бадан, и фрау Алиса
Пресслер, и супруги Рисслер, причём сам Рисслер, вставая, резко отодвинул
столик, опрокинул графин с водой. И тогда только впервые заметила фрау Герта
Рисслер, что у мужа плоские зубы, и что умеют они препротивно скрипеть; и
точно в предчувствии будущей какой-то огромной и неотвратимой беды втянула
маленькая фрау Герта маленькую голову в худенькие плечи, и робко засеменила
она за мужем,- маленькая Герта, Frau Blumenkohl, как прозвали её некогда
соседки по Cantstrasse. И мелкокудрявая головка, светленькая - завитки
цветной капусты,- бледно обрисовавшись под матовыми колпаками люстры, понуро
исчезла в провале двери.
И пренебрёг сладким незыблемо-спокойный, как сама швейцарская
конституция, цюрихский депутат Конрад Арндт, чьи золотые очки в обрамлении
жёлтых бакенбард молчаливо и достойно свидетельствовали об устойчивости
валюты и об успешности производства сыров. И почти немедленно за этим фрау
Арндт потребовала у мужа, чтобы он сейчас же увёз её домой в Цюрих, где
кофе - кофе, а не какая-то тёмная подозрительная бурда, и где нет ветров и