"Анатолий Пантелеевич Соболев. Рассказы о Данилке (Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Слыхал? - Дед поднимает палец. - Поют, жисть славют. Чего не спишь?
Нога болит?
- Не-е, просто не хочется.
- Не хочется, - повторяет Савостий. - Это уж мне не хочется. На землю
наглядеться охота, веку-то с гулькин нос осталось. А ты спи, тебе еще
дорога длинная.
Из-за березника всходит луна. В легком серебряном сиянии обозначились
поля, напоенные светлым дымом, озеро, залитое лунной яркостью, березы,
кованные из серебра, лошади, стоящие неподвижно, как копны. Две из них
наклонились, почти касаясь мордами друг друга, а между ними висит луна.
Кажется, держат ее кони на своих гривах, и очерченные светлым ореолом
силуэты их четко выделяются на темном сукне неба.
Откуда-то доносит тихий нежный звон.
- Чо это? - спрашивает Данилка.
- Луна звенит, - отвечает дед.
Данилка смотрит на дивно чистую, будто прозрачную луну на гривах
лошадей и верит деду - звенит луна. Притихшие кони тоже слушают этот
загадочный звук.
- Ты, Данилка, на землю-то свою гляди, - раздумчиво, будто самому
себе говорит дед. - Глаза-то в руки возьми - и гляди, гляди. А то мы
топчем-топчем ее, а видеть не видим, чего под ногами-то. Когда уж к краю
подойдем, тогда и прозреем, ахнем - раскрасавица-то какая, земля-то наша
зеленая. Ты гляди, Данилка, гляди на ее. Сердцем гляди-то, душой.
Данилка глядит. И через неморгающие глаза его, как через распахнутые
настежь ворота, вливаются в сердце и эта ночь, и эта тишина, и эта луна.
Где-то рядом тяжело переступают лошади, фыркают. Смутно сереет
расплывчатое пятно. Это дремлет Серко. Отстоял его дед у Данилкиного отца,
когда тот хотел отправить старого мерина на живодерню. Сказал тогда он
Данилкиному отцу: "Ты, председатель, душой-то не зверей, а то сердце
волчиным станет и на людей олютеешь. И так уж покрикивать зачал. А Серка
на мои руки оставь, мы с ним как-нито старость скоротаем. Ить он же в бою
тебя спас, аль запамятовал?"
- Деда.
- Аюшки?
- Ты почто папку моего ругаешь?
- Эк, удумал чего - ругаю! - дивится Савостий. - Я не ругаю, я правду
говорю. Правда - она, знамо дело, горше меду, опять же - без ее прожить
никак невозможно.
Дед шевелит совсем уснувший костер, тот пыхнул спросонья, выхватил из
темноты дедово задумчивое и усталое лицо.
- Обидно за отца-то? - спрашивает он и улыбается. - Ежели и ругаю, то
любя. Он оступаться не должон. Ни в каких делах промашки давать ему
нельзя, потому как шибко ответственный, на виду у всех. Как бугор в поле:
кто ни глянет, всяк глаз в его упрет.
Данилка вспомнил, как после случая с Серком отец целый день ходил
хмурый, а вечером сказал: "Почаще в душу к себе заглядывать надо и ревизию
делать. А то хлам всякий набирается".
- Думаешь, легко ему? - спрашивает дед и сам же отвечает: - Не-ет, не
легко державу-то кормить. Сколь хлеба-то надо! А без хлеба куды, без
хлебушка никуды. Никакая держава на ногах не устоит. А отец твой над