"Анатолий Пантелеевич Соболев. Награде не подлежит" - читать интересную книгу автора

Он пытался извинительно улыбаться, но слезы текли и текли. Шея его
вытягивалась, большие, будто белые лопухи, торчащие уши резко выделялись на
темном проеме открытой в коридор двери и казались ещё больше, чем всегда.
В комнате постепенно затихало. Все знали - у Димки погибли два брата.
Один на фронте, другой умер с голоду в блокадном Ленинграде, откуда самого
Димку вывезли еле живым.
Помрачневшие водолазы молча смотрели на товарища. Лубенцов морщился,
как от зубной боли. Не было среди них ни одного, у кого бы кто-нибудь не
погиб на войне. У Кости тоже двое дядей легли, оба в сорок втором, и
школьный друг в сорок четвертом.
Мичман Кинякин объявил:
- Форма одежды парадная! Начиститься, надраиться! Великий праздник
наступил!
Голос его осекся. Он сжал, челюсти, сурово свел белые брови и,
справляясь с минутной слабостью, глядел в окно.
Водолазы, возбужденно переговариваясь, приводили в порядок редко
одеваемую парадную форму. Костя обнаружил, что на бушлате едва держатся
погоны и лопнули в шаге парадные черные брюки. Ниток ни у кого не оказалось.
- Дуй вон к Любке, - посоветовал Лубенцов. - Тут по коридору в
последней комнате деваха живет. Неделю как поселилась. Он блеснул красивыми
белыми зубами, со значением подмигнул: - По случаю праздничка, может, не
только на нитки расщедрится.
- Попридержи язык-то, - недовольно буркнул мичман, привешивая на
форменку начищенные зубным порошком медали.
- Ладно, свекор, - усмехнулся Лубенцов и, прищурив темные, всегда
хранящие холодок глаза, сказал Косте: - И на мою долю попроси.
Она мыла пол. Костя деликатно кашлянул.
- Ой! - испуганно выпрямилась Люба и торопливо опустила подол юбки,
прикрывая голые коленки.
Костю бросило в жар от ее стыдливого жеста.
Лицо Любы было красно от наклона, вспотевшие темные волосы растрепаны.
Тыльной стороной мокрой ладони она откинула их с глаз, и Костя увидел
круглое лицо со вздернутым носом и карими, с косым монгольским разрезом,
глазами. Черные брови были вразлет. Оттого, что глаза ее слегка косили,
взгляд был ускользающ, неуловим и, казалось, таил усмешку.
- Я за нитками, - сказал Костя. - Ниток у вас не найдется?
- Господи, вот напугал! Аж сердце зашлось. - Она утерла рукой
вспотевший лоб, весело оглядела его бойкими, с озорным блеском, глазами, и
шалая улыбка заблуждала по ярким полным губам. Совсем не было заметно, что у
нее "зашлось сердце".
- С праздничком тебя! С победой! - пропела она и, вдруг шагнув к нему,
звонко чмокнула его прямо в губы.
Он вспыхнул - его впервые в жизни поцеловала женщина.
- И вас тоже, - выдавил Костя из пересохшего горла.
- С праздником великим! - все так же нараспев повторила Люба. - Ты чей
будешь?
- Реутов, - простодушно ответил он, еще не придя в себя от поцелуя, еще
ощущая прикосновение ее влажных горячих губ.
Люба засмеялась, обнажив мелкие белые и ровные, как на подбор, зубы, а
Костя опять залился краской.