"Анатолий Пантелеевич Соболев. Награде не подлежит" - читать интересную книгу автора

ногу, и птахой, выпущенной на свободу, ликовало сердце.
Костя оглянулся. В окнах белели лица раненых. Он различил знакомые -
вон Лукич, вон Сычугин. Раненые что-то напутственно говорили, но за стеклами
не было слышно, он различал только доброжелательные улыбки.
Костя поднял руку, и в ответ взметнулись десятки рук, и у него от любви
и жалости к этим людям перехватило дыхание и навернулись слезы.
Полгода пролежал Костя в госпитале и теперь, покинув его, верил, что
все муки позади. Прости-прощай, госпиталь! Прощай, душная палата, прощайте,
тяжелые бессонные ночи, стоны, хрипы и боль человеческая!
...Сквозь предпобудную дрему, что охватывала Костю каждый раз около
шести часов утра - когда спишь и не спишь, то очнешься, то опять уйдешь в
сон, когда ушки на макушке и ждешь команду "Подъем!" - он услышал поспешный
топот сапог в коридоре барака, кто-то ворвался в комнату и заорал на высокой
ноте:
- Победа! Кончай ночевать!
Костя не поверил, подумал: пригрезилось в дремоте.
- Победа, братва! Победа, кореша! - кричал Дергушин, и голос его
срывался.
- Врешь! - хриплым со сна голосом сказал Вадим Лубенцов, и лицо его
побледнело, но в голосе уже слышалось сомнение в своем озлоблении, было
ясно, что он уже верит, только очень боится ошибки.
- Не вру, славяне! Не вру! Победа! - слезно смеялся Димка.
- Кто сказал? Кто? - допытывался мичман Кинякин.
Он уже вскочил с постели, в кальсонах, в тельняшке, растерянно хлопал
белыми ресницами и топтался босыми ногами по холодному полу. Сухоребрый,
маленький, с прямыми тонкими плечами, среди рослых водолазов он казался
мальчишкой. И только морщинистый лоб да короткие пшеничные усы выдавали, что
он уже не первой молодости.
- По радио передали! - кричал ему, будто глухому, Димка. - Да вон,
глядите!
Димка ткнул рукой раму, и в распахнутое окно ворвалась пальба: хлопали
зенитки на бурых с заплатами нестаявшего снега сопках; возле главного пирса,
на эсминцах, звонко били крупнокалиберные "эрликоны"; тянулись в низкое,
по-утреннему бледное небо разноцветные автоматные очереди.
Долгожданная радость опалила водолазов, выкинула из нагретых постелей.
Не успев одеться, в тельняшках, в кальсонах толклись они между нарами,
тискали друг дружку молодыми крепкими руками и целовались. Трещали кости,
раздавались увесистые шлепки по спинам, кто-то весело с лихими коленцами
матюкался в адрес Гитлера. Лубенцов морщился - ему ненароком задели
недолеченную рану на спине.
- Ну дали звону! Ну дали! - смеялся Игорь Хохлов и тряс за плечи
Костю. - Чего лежишь? Вставай! Обалдел?
Он стащил Костю с постели и так стиснул, что у Кости дух зашелся.
- Теперь мама приедет, - шептал на ухо Игорь. - Теперь - все.
И колол рыжими усами, которые отпустил для солидности, пока Костя лежал
в госпитале.
Костя знал, что у Игоря где-то в Сибири находится в эвакуации мать. И
сам Игорь был призван на службу оттуда же, хотя родом он из здешних мест, из
Мурманска. Теперь вот вернется домой и его мать.
А Димка Дергушин стоял и плакал.