"Леонид Сергеевич Соболев. Первый слушатель" - читать интересную книгу автора

русского флота. И теперь эту банку собирались вскрыть...
Четыре года основоположнику и профессуре удавалось сберегать академию
от этой грубой операции. Четыре года высокая и строгая чистота
военно-морского искусства охранялась от тлетворного и разрушающего влияния
переходной эпохи. Эти четыре года расценивались ими как годы упорной,
самоотверженной борьбы. И вдруг стало ясно, что борьба, в сущности, и не
начиналась. Гордо думали, что академия держится как несдающаяся крепость, а
на поверку выходило, что на нее никто и не думал наступать всерьез: она
воевала без противника. Противник показался на горизонте только теперь.
Это были матросы, возвращавшиеся с речных флотилий, из Красной Армии, с
бронепоездов, с фронтов закончившейся гражданской войны. И принимать атаку
приходилось в полном расстройстве сил: без союзников-слушателей, которых
начисто разогнала фильтрация, без опытного командующего - основоположника,
вместо которого вот уже месяц академию вел нерешительный Кондрат Петрович.
Четыре года Борис Игнатьевич взращивал в этой теплице ростки своего
метода артиллерийской стрельбы. Труд многих лет был завершен - и оставалось
учить этому тех, кто способен был воспринять его сложные и прекрасные
выводы. А ему предлагалось теперь излагать их полуграмотным комендорам. Это
было похоже на то, как если бы Бетховену предложили исполнить Девятую
симфонию на одном турецком барабане.
- Пожалуйте, Борис Игнатьевич, просят, - сказала горничная, появившись
в дверях. Борис Игнатьевич одернул по привычке китель, провел ладонью по
лысеющей голове и вошел в кабинет.
Основоположник сидел за столом, откинувшись в кресле, неподвижный,
вялый и равнодушный. "Сдает, однако", - подумал Борис Игнатьевич,
здороваясь.
- Имею честь проздравить - начинают прибывать "красные маршалы", -
сказал он, подчеркивая и этим ударением, и словом "проздравить" свое
сочувствие основоположнику. - Сегодня буду иметь удовольствие познакомиться,
один уже там меня дожидается.
Желтые, отекшие щеки хозяина шевельнулись в подобии улыбки.
- Что ж, бог в помощь, - сказал он и задохся в припадке сухого
табачного кашля.
Борис Игнатьевич, пережидая, опустил глаза на листы корректуры,
лежавшей на столе, и узнал последний труд основоположника - "Революционные
войны в свете биологической теории войны". На листах выделялись тезисы,
вынесенные жирным шрифтом в фонарики на полях (основоположник любил это
делать "для организации мышления читателя"). Кося глазом, Борис Игнатьевич
прочел знакомые тяжеловесные фразы: "соотношение между психической и
общественной эволюцией человечества...", "мировой альтруизм как субстанция
революции...", "в чем Вл. Соловьев близок к Марксу..." Он усмехнулся:
- И вам помогай боже: как вы тут эту премудрость будете вдалбливать в
головы новых академиков? "Субстанция революции"... Они вас в Чеку за это
посадят: кака-така, мол, станция революции?.. Впрочем, шутки в сторону. Вот
я вам прейскурант нашего рабфака принес, выбирайте по вкусу, что возглавить:
кафедру арифметики или кафедру чистописания...
Он с некоторой опаской положил на стол учебный план, ожидая, что
основоположник тотчас швырнет его обратно. Но тот стал просматривать его с
удивившим Бориса Игнатьевича вниманием.
План делился на две части - младший и старший курсы. Учитывая, что на