"Леонид Сергеевич Соболев. Невеста" - читать интересную книгу автора

- Ничего, - повторил он и засмеялся, обозначая смех тихими перерывами
дыхания. - Это только она умеет... Будто сам пьешь, губами...
- Кто она?
- Невеста.
И я услышал необыкновенную повесть любви.
Он говорил о женщине, которой не видел и видеть не мог. Он называл ее
старым русским ласкательным словом "моя душенька". Так назвал он ее в первый
же день, учуяв в ней особенную ласковость и душевность, и так продолжал
звать, потому что сожженные его губы не позволяли ему выговорить ее имя.
"Ну, конечно, Люба, - подумал я. Это имя и в самом деле могло у него звучать
нелепо: Люа, Люша...
Он говорил о ней с глубокой нежностью, гордостью и - странно сказать -
страстью. Мечтая вслух, он угадывал ее лицо, глаза, улыбку, и я поразился
этому провиденью любви. Понизив голос, он признался, что знает ее волосы,
пушистые, легкие волосы, выбившиеся из-под косынки: однажды он тронул эту
прядь, пытаясь слепыми пальцами помочь ей найти упавший на столик футляр
термометра. Он говорил о ее руках - нежных, сильных, бережных руках, которые
он часами держал в своих, рассказывая ей о себе, о своем детстве, о боях, о
взрыве танка, о своем одиночестве и о страшной жизни урода, какая его ждет.
Он пересказал мне все ее утешения, все нежные слова надежды, всю веру в
то, что он будет видеть, жить и снова драться в бою, и мне показалось, что я
слышу голос самой Любы. Совсем шепотом он сказал мне, что завтра - решающий
день: профессор обещал ему снять очки, и, возможно, он начнет видеть. Он не
говорил об этом "душеньке" - а вдруг он видеть не будет? Пусть она не
мучается. Не выйдет - не выйдет, он и так знает ее лицо. Оно прекрасно,
нежно, он видит ее глаза и в них - любовь. И еще: она уговорила его на
сложную операцию, которая вернет ему брови, ресницы, свежую розовую кожу. Он
знает, какой болью он купит себе это новое лицо, но он пойдет на все ради
своей невесты.
Да, невесты. Он повторил это слово с гордостью. Муж ее погиб на фронте
совсем недавно, она одинока, как и он, и несчастна более, чем он: он потерял
только лицо, а она - любимого человека. За долгие эти ночи они все узнали
друг о друге, и любовь пришла в эту палату, где витала смерть, и жизнь,
приведенная любовью, помогла ему переломить себя. Ведь он хотел застрелиться
- ну, куда жить такому?..
- Она сказала: мне все равно, что будет с твоим лицом. Я тебя люблю, а
не лицо, понимаешь...
И он заплакал. Я понял это потому, что грудь его, наполненная счастьем,
сотрясалась и дыхание стало прерывистым.
Не мешая ему, я тихо прилег на койку, думая о Любе. Странная ее судьба
поразила меня. Была ли это и впрямь любовь - необъяснимая любовь высокой
женской души - или нежная жалость, которая порой так похожа на любовь? Или,
может быть, разделенное горе, ужас потери, найденный призрак утраченного:
танкист, герой, воин... Я дожидался утра, смены сестер, чтобы в одном
взгляде Любы прочесть разгадку - в таких глазах все читалось легко. В этих
мыслях я задремал.
Проснулся я поздно. По знакомым признакам палатного дня я понял, что
сестры уже сменились, но Любы в палате не было. Я подошел к танкисту и
спросил, как он себя чувствует.
- Чудесно, - ответил он. - Она пошла узнать о перевязке. Слушай, только