"Леонид Сергеевич Соболев. "2-У-2"" - читать интересную книгу автора

девятнадцать лет: с высот любви оно погружается в самые глубины презрения.
Но страдать было некогда: начался второй штурм Севастополя. Это не
входило в планы друзей, потому что майор обещал как раз на этой неделе, пока
в войне затишье, начать их тренировку на боевых самолетах. Теперь опять было
не до того, и "два-У-два" продолжали по очереди вылетать на свои "штурмовки"
переднего края, который они знали уже наизусть. И дружба, выдержавшая
испытание любовью, крепла и закалялась в грозных испытаниях войны.
"Два-У-два" стали символом неразрывной, верной, мужественной дружбы.
Кольцо осады сжималось, аэродром оказался у самого переднего края
обороны, и эксадрилья перешла на новое место, к самому берегу моря.
Это был аэродром, построенный в дни осады руками севастопольских
горожан. Под обстрелом тяжелой артиллерии врага севастопольцы давно уже
расчищали на мысу, врезавшемся в море, каменное поле - последний приют для
самолетов на случай, если враг придвинется к городу. Они растаскивали
огромные глыбы. Они ровняли твердые пласты скалистого мыса. Они взваливали
убранный с поля камень на бревенчатые срубы капониров - укрытий для
самолетов.
И поле и камень были здесь странного - кровавого - цвета.
Когда эскадрилья садилась на аэродром, был ясный солнечный день. Тесное
каменное поле нового аэродрома красным клином врезалось в яркую синеву
зимнего моря, и красные каменные громады капониров высились на поле,
подобные странным памятникам седой древности, похожие на первобытные храмы,
сложенные руками великанов. Но сложили их не великаны; это сделали
севастопольские мужчины и женщины, старики и подростки.
В чистом и прозрачном воздухе красный и синий цвета блистали всей
ясностью тонов, и мужественное, строгое их различие было сурово,
торжественно и напряженно. Ничто не унижало этой мужественной строгости
картины, ни один невнятный, вялый полутон. Все было ясно и четко.
Тени были черны мрачной чернотой, напоминающей о грозной туче, нависшей
над городом-воином. Камни были красны яркой алостью крови, как будто они
впитали в себя благородную кровь его защитников. Море и небо синели
пронзительной, освежающей душу, чистой, первозданной синевой, великим
спокойствием простора, свободы и надежды. И солнце, вечное, бессмертное
солнце, сияло в небе, отражалось в море и освещало красный камень.
Добродушное, горячее крымское солнце отдыха и здоровья было теперь строгим и
холодным светилом мести.
Так виден был с воздуха этот удивительный аэродром, памятник,
воздвигнутый севастопольцами самим себе, - памятник мужества и упорства
советских людей, решившихся биться до конца за город доблести, верности и
славы: траур, кровь, надежда и месть.
Едва эскадрилья села, над полем взвилась ракета. В красных каменных
ульях, раскиданных по нему, зажужжали потревоженные пчелы. Гудя, они
высовывали из груды камней свои широкие серебряные головы, поблескивая
стеклянными глазами и как бы озираясь. Потом они вытягивали все свое длинное
крепкое тело, расправляя жесткие, сверкающие крылья, и с мстительным, злым
гуденьем взвивались в синее небо. Бомбардировщики пошли на очередной
бомбовый удар.
Друзья, первый раз летевшие вместе на своем "загробном рыданье", с
завистью проводили их глазами и, вздохнув, повели своего "старичка" на край
аэродрома. Укрытия для него не нашлось, и первое, чем занялись "два-У-два",