"Михаил Соколов. Гладиатор " - читать интересную книгу автора

раздражал ее неясный, зыбкий силуэт. Минутный интерес к теме, так бурно
развиваемый Качаури, прошел, а выпитый коньяк, жара, близость моря и
прелестной девушки за балконным стеклом возбуждали и томили.
- Ну и что с того? - грубо и рассеянно спросил Николай. - Мне-то какое
дело до того, что где-то у меня внутри теплится инстинкт подчинения?
Качаури рассмеялся. Николаю казалось, что и он непонятно почему
взвинчен и ведет разговор в несвойственной ему манере.
- Все дело в том, - торжественно произнес Качаури, - что включение
того или иного механизма - инстинкта подчинения или власти - практически
необратимо. Человек, по каким-то причинам осознавший себя (пусть и не
вполне четко) подчиненным существом, навсегда останется рабом. Это может
относиться и к народу в целом. Вот за время диктатуры пролетариата
население России превратили в рабов, и это уже необратимо. То-то весь мир
удивляется вашему терпению. А это просто необратимые изменения в психике
этноса. Любой другой народ стучал бы касками не по асфальту, а этими бы
касками - по головам тех, кто ими по-идиотски управляет. Я не хочу сказать,
что исключений не бывает.., как раз те, кто стал властью - финансовой или
административно-исполнительной, все равно - именно они испытывают на себе
необратимость этого наследственного закона власти, но с обратным знаком по
сравнению с быдлом.
- Вы хотите сказать, - мягко спросил Николай, - что мы стали
необратимым быдлом?
Было ему жарко и душно, и он старался унять дрожь пальцев, державших
сигарету. От страшной ярости трудно было дышать, и он поклялся в душе
доказать этому напыщенному индюку...
- Я же просил вас не вульгаризировать мои слова.
Вы понимаете все буквально, а я хочу подвести вас к пониманию теории,
на мой взгляд, безупречно красивой.
- Как же еще мне вас понимать, если вы прямо говорите, что я - быдло.
- Беру свои слова назад и прошу меня извинить, если, сам того не
желая, задел вас. Но вы должны оценить мою доверительность: вас-то ни в
коем случае нельзя соотнести ни с каким подчинительным рангом. Вообще, это
состояние - состояние власти, или, по-другому, инстинктивная уверенность в
своем исключительном праве творить недоступное другим, - это уже
вненациональное, внерасовое качество. Таких, как мы, - единицы. Во всем
мире подобных нам всего несколько тысяч, может, десятков тысяч, и наше
мировоззрение иного качества. Именно о таких, как мы, грезил Ницше; оковы
совести, религиозной морали и всех прочих сдерживающих пут, что гармонично
держат в узде нормальных людей, для нас не существуют. Понимаете меня?
- Нет, - злобно сказал Николай.
Он поднялся с кресла и налил себе еще коньяка.
- Вы много пьете, - заметил Качаури без осуждения. Просто
констатировал.
- Мне это на пользу, - буркнул Николай и отпил большой глоток.
С балкона, отведя рукой полупрозрачную голубоватую занавеску, вошла
Нина. Тоже подлила себе в стакан, подошла к Николаю и молча взяла пачку
"Кэмела", брошенную им на столик. Достала сигарету и, не глядя на него,
слегка наклонилась. Николай, злясь почему-то и на нее, протянул дрожащий
огонек зажигалки. Нина вернулась на тахту и улеглась, каким-то образом
включив невидимую музыку.