"Татьяна Соколова. Легенда о стиральной доске " - читать интересную книгу автора

- Давай почище хоть наберу. - Поля протягивает руку к узлу.
- Нет. - Ольга встает с табуретки. - Заметят, на тебя взбрыньгают. -
Разговор окончен, повторять кипящее в душе раз за разом Ольга непривычная,
некогда, дома Витька и скотина ждут.

...Душа-то клокочет, будто кипяток в котле, как об стиральную доску,
дума об нее трется.
- Спаси ты меня, Надежда Ивановна, ради Христа, сколь раз спасала.
Когда в лесосеке в войну бревном придавило. Когда Пупышев голову бутылкой
пробил, что сказала ему, вернулись, мол, вы, да не те, пьянствуете да баб
перебираете, а те-то в сыром поле остались. - Зареветь была готова,
десять-то лет назад.
- Что ты, Ольга. - Главврач сурова всегда, а тут почти с ласкою, вся
семья ее где-то под Смоленском кончилась. - Дите - это радость. Счастье
твое, может, в нем.
- Да через край уж счастья, Надежда Ивановна. - Ольга еще надеется. -
Сорок третий мне, устала я, тех бы в люди вывести.
- Рожают ведь женщины и одни теперь. - Непривычно долготерпива
главврач. - Человек пять по селу наберется. Не хватает на всех мужей, где
взять.
- Молодые рожают, - Ольга свое, - кто ж их осудит.
- На этот счет не волнуйся. Время рожать велит. Сколько войной
повыбило. Кто ж этого не поймет.
- Ох, осудят. Одна така выискалась, - ревет Ольга, - на все-то село.
Куда деться-то, куда головушку приклони-ить?
- Хватит, Ольга. - Не переносит главврач женских слез и тоже курит
папиросы. - Не могу я тебе аборт сделать. Запрещено это, поняла?
Запрещено, это уж как не понять-то, и сговорились они с Валькой к
баушке в Ключевку ехать, Валька молодая, мужик справный, а третьего не надо.
Она же сдуру Вальку уговаривать: а как помрешь, двоих малых оставишь.
Испугалась Валька, ей же в ответ:
- Я-то помру, у меня мужик, баушка. А ты? Младшей пятнадцати нету...
Младшая довоенная дочь Витьку и выходила, сама Ольга после больницы
сразу к корыту. Вторая дочь в райцентре в средней школе училась, парень
старший в армии. Ни словом мать не попрекнули, Витьку любили, раз только в
подойник с молоком опрокинули, но тут же молоко с него слизали, слезами
умыли. Село почти все опустило глаза, незримо - отодвинулось. Каждая вторая
после войны - вдова, все детей подняли, в города отправили. На каждого из
оставшихся мужиков по две бабы, одна дневная - курица, другая ночная -
кукушка. Все сложилось само собой, сначала с руганью, даже драками, потом
мирно, почти законно, на долгие годы, у иных - до могилы. У Ольги длилось
недолго, против неписаного, но закона, ярко, заметно.
...Ей сорок два было. Ему почти шестьдесят. Как увидел, неведомо. В
кустах за рекой мягкой крапивы полно. Земли под кустами будто нет, палый
мокрый лист, сухие тонкие ветки ломаясь трещат, из них, будто языки огня
зеленого, первая крапива вылазит, ноги проваливаются, пахнет горьким прелым
ивняком, а по бурым веревкам его веток не листья, а розочки, с ноготь, чуть
больше, цветы не цветы, а зеленые.
- Ничего я с тобой не боюсь, - говорил, длинный, как жердь, татарские
скулы сухой бледной кожей обтянуты, а табаком пахнут, задохнуться бы и