"Владимир Соколовский. Мурашов" - читать интересную книгу автора

- Иди в город, к префекту. Там сделают запрос в экономию и в твое село.
Когда придут ответы, тебе дадут другой документ и другой пропуск.
- А покуда задержат как бродягу? Думаешь, они станут долго разбираться?
Стражники, что задержали меня, предупредили, чтобы я не вздумал на них
жаловаться. Сказали: если увидим в городе, - берегись.
На самом деле у Мурашова были при себе и деньги, и справки о болезни, и
пропуск на проход от прифронтовой полосы почти через всю Молдавию, к месту
прежнего жительства. Все было заполнено и проштемпелевано префектурой и
военными властями - по добытым разведкой образцам. Про деньги цыгану не
стоило говорить: мало ли какие думы могут возникнуть в голове у старика!
Справка о болезни могла еще пригодиться, а вот пропуск... Идти по нему можно
было только в глубь территории от своих войск - а значит, что от него толку,
когда надо в обратную сторону. Но обратный путь заданием не
предусматривался: Мурашову, установив связь с явками, надлежало осесть в
надежном месте, наладить сбор информации и отправлять ее через Гришину
рацию. Такова была суть. Такова была...
- Что же ты станешь делать? - сипло трубил старый цыган. - Здесь нельзя
жить, это наше место, а ты опасный человек. Как-то здесь ночевали недолго
два венгра, а потом их поймали в городе и повесили на базаре. А если бы
поймали здесь? Тогда задержали бы и увели в тюрьму и меня, и мою семью.
- Трусишь, мош. Неужели никто не знает, что вы тут живете? Нет, не
верю.
- Знает полицейский надзиратель и не трогает, и не дает трогать другим.
Иногда он просит что-нибудь сделать у него в доме, старуха моет полы,
помогает в саду.
- Только-то? Может, еще чем-нибудь помогаешь?
Цыган сгорбился, начал раскуривать трубку. "Постукивает старичина, -
подумал Мурашов. - Крутится, видать, по разным местам, а после доносит.
Спасается по-своему. И тех венгров не без его участия похватали".
И тут в голову внезапно ударила горькая мысль: ведь у него нет
ненависти к старому двуличному цыгану, готовому предать всех и вся, лишь бы
только выжил он и его семья. На фронте он смотрел бы на деда совсем другими
глазами. А вот теперь не стреляют, не рвутся кругом снаряды, тихое небо
висит сверху, - и не поднимается рука на этого человека. Сидит, слушает его.
Видно, тут другой мир, он перевернулся, как в песочных часах. Все
по-другому. Нет жесткой разницы, преграды между добрым и злым, плохим и
хорошим, белым и черным, как на передовой. Попробуй, скажи, что плохо, что
хорошо, когда ты сидишь и жрешь мамалыгу, полученную из рук цыгана, на
совести у которого наверняка не одна подло загубленная жизнь, а сам ты,
находясь здесь, не сделал ничего для исполнения своей солдатской задачи.
- Ты меня, мош, не закладывай, - сказал он, - я тихий. И ты учти: если
меня возьмут, тебя не станет в тот же день. Пожалей своих, мош.

7

Летом 1938 года с заставы на западной границе, где Мурашов проходил
срочную службу, отправили его поступать в пограничное училище. Он прожил в
летнем лагере около недели, когда его вызвал вдруг начальник приемной
комиссии.
- Слушай, помкомвзвод, - сказал он. - Ты знаешь, куда поступаешь?