"Владимир Соколовский. Планида" - читать интересную книгу автора

кончать. Поживешь еще. Светлое царство увидишь, даст Бог. Перекосился
Никита, вроде как улыбнулся. - Вот, - говорит, - и тебе, товарищ Крюков,
довелось Бога спомнить - ну, не в последний раз. Нащет смерти ты меня не
уговаривай - тут нечего разговоры толковать. Не могу больше ни тут, ни на
воле мучиться. Кому я нужон? Бабе, а? - он опять всплакнул. - Ишо кому?
Холощеный. Да и ведь не отпустят за просто так: поизгаляются, што кровью
вспотеешь. Нашто ждать-то? Старый я. Так што не уговаривай - решился я,
твердое мое слово. А ты слухай. Я щас с ребятами столкуюсь, а ты утречком-то
моим именем заместо свово скажись, - закончился, значит, Крюков - себя, мол,
решил. Они проверять не будут, конечно, а когда уж доложат выше - ищи меня:
в ров сбросят, ково там искать? Да ты не сепети. Дай мне подвиг свой приять,
дай! Что, жалко тебе? И я со спокоем отойду, што не зря душой изошел, и ты
живой будешь. Молодой ты - живи... Увидишь, поди, царствие свое. А,
робяты? - вдруг воскликнул он. Арестанты пришли в движеие, заурчали:
молодца, Никита. Чево там... Скажем, товарищ... - в рот им пароход! Глаза у
них заблестели, они зашамкали, заворочались - поступок Никиты внес
разнообразие в их страшную, томительную жизнь. И Никифор потянулся к Никите,
тоже зашамкал какие-то добрые слова, но тот не стал их слушать - свернулся и
уполз в свой угол.
Уж как ночью Никифор не хотел избавиться от зрелища Никитиной смерти -
а не мог уснуть. И другие не спят - дышат тяжко, молчат. А Никита свернулся
в клубочек, голову лопотиной прикрыл, чтобы не видели, и грызет руку.
Счастье еще, что зубов маленько оставили. Вдруг захлебнулся - прогрыз! Тогда
на спину лег, руку лопотиной замотал, чтобы камеру кровью не изгадить,
засмеялся. Отойду, говорит, я теперь! Помолюсь сейчас маненько... Губами
шевелит - молитву шепчет. Молчат все. Потом хрипеть начал, а потом - только
постанывать тихонько. Вдруг задрожал-задрожал, изогнулся - кха! - и помер.
Вроде как дух какой-то по камере пролетел, - зашевелились,
забормотали, - легче стало. Затем засыпать начали. А Никифор так и не уснул
до утра. Утром офицер с солдатом заходят - проверка. Труп увидал - кто
таков? Крюков, отвечают. Поморщился - у, быдло, и помереть как следует не
можете! А впрочем - ну-ка, Нечитайло! Солдат штык наперевес, размахнулся -
как всадит в Никиту! Гмыкнул офицер - еще раз! Еще раз ткнул. Ну, ясно! - и
вычеркивает. - Васянин! - кричит. - Я! - Никифор отвечает. Все чин-чином.
Никакого опознания. Притащили крюки, выволокли Никиту из камеры.
Так и стал партийный большевик Никифор Крюков беспартийным элементом
Никитой Васяниным. Спервоначалу боялся - а ну как кто из арестантов не
выдержит - брякнет. Да через неделю не осталось уж никого: один в камере
помер, двое на допросах, один вскоре после того тоже вены перегрыз, а иные -
уведут, и с концом! А в камеру - все новых, новых... Про Никифора - Никиту,
то бишь, - вроде как и забыли - не тягают никуда. Кормят, правда, худо, вши
едят, - так ведь и не бьют! Месячишко протянул. Забухало опять по ночам -
наши наступают. Ну, теперь расстреливать начнут. И верно - приходит как-то
утром ротмистр - начальник тюрьмы, - выходи! Стали выползать. Кто сам идет,
кого на плечах волокут. Привели во двор. Со всей тюрьмы народ выгнали -
человек сто, не меньше. Перекликали всех. Потом ротмистр какие-то бумаги
посмотрел, отметочки в списке сделал, - снова кричит. Кого крикнет - все
направо. Покричал - отошел направо народ. А Никифор, и еще человек десятка
три - в стороне остались. Не назвали их. Вот ротмистр перчаточкой машет, -
этих, - на них показывает, - обратно, а остальных - ко рву! Окружили