"Владимир Соколовский. Превращение Локоткова" - читать интересную книгу автора

Локотков понял, что все. "Не завязывайте мне глаз! - гордо крикнул он. -
Слушайте последнее слово: я умираю за людей, за грядущее общество!" "Врешь,
собака, - голосом башкира Назипа сказал солдат-мотоциклист. - Не за то ты
умираешь". Он передернул затвор, вскинул винтовку. Отставник Иван Васильевич
Шевыряев строго и сосредоточенно, по разделам, будто выполнял внутренние
команды, мигом проделал то же самое. "Иван Васильич! - обратился к нему
Локотков. - Да ведь вы же меня поняли. Помните, был разговор в коридоре?"
"Виноват-с! - ответил Грозный. - Был не в курсе-с, что вы такое натворили.
Так что будьте спокойны! Денег взаймы дам, а простить - не могу-с! Мы вот
тут с ефрейтором Юркиным как раз посоветовались..." "Пли!" - закричал
Юркин... И снова было внезапное пробуждение, питье воды из теплого графина,
беспокойное досыпание...
И еще был один сон.
В нем снова явился Локоткову седовласый старец, и вострубил, отплывая
вдаль: "Время кончило-ось! Вечный миг наста-ал!" Сразу - ббам!.. - ударил
страшной силы колокол. И прозвучали первые взрывы. Началась Последняя Война.
Взрывы окутали зеленый земной и синий океанский покров планеты. Мощнейшие из
цепных реакций проникли глубоко в недра, и разбудили там дремлющее огневое
вещество. Оно вспучилось, расперло земные бока, жарко прогорело, и затихло.
Остатки планеты выплеснулись в жгучий космический мрак, и полетели на
Солнце. Голоса мириадов людей, усопших за все время, пока существовало
человечество, на тверди и водах, тоже ринулись к солнцу, слившись в один
прощальный, ужасный хор. Изменились поля тяготения, - вот умчались куда-то
Луна, как отринутый кием шар; другие планеты системы тоже сходили со своих
орбит и разбегались по Галактике... И его, Локоткова, голос тоже вплетался
чистым альтом в сонм других голосов, и его душа тоже плакала от неимоверной
космической стыни... "М-м, м-м-м..." - не в силах открыть рта, задыхался и
стонал во сне Локотков. "Эй!" - окликнул его проснувшийся сосед. Валерий
Павлович вскочил, сжал на груди одеяло, и бешено заозирался. "Не мычи. Иди
пофурь". - сказал крановщик, повернувшись к стене. Все еще тяжело дыша,
Локотков поднялся с кровати и стал одеваться. Выскочил из общежития в
лиловую мартовскую ночь, и побежал по улицам, дробя ледок на лужах. "Чепуха
какая! Ах, ах, черт..." - Валерий Львович спотыкался, лез напролом по
обледенелым сугробам, сам не зная куда, и снег сыпался ему на ботинки. Ведь
сейчас он не только видел, но чувствовал конец Истории, и ужас на него
скатился во сне подлинный, он еще переживал его. Дошло, что всего шесть-семь
тысячелетий от существования первых цивилизаций - какой ничтожный,
ничтожнейший срок! Для Вселенной - даже не миг, не микрон времени. Так,
нисколько. А орудиям уничтожения: луку - тысячи лет, пушке - шестьсот,
самолету - девяносто, а мощнейшему из них - ракете - всего-то пятьдесят. И
не княжество, не страна, не континент - мир замер перед ним. Поднимутся
длиннохвостые, развернутся в нужном направлении, фуркнут - нет Истории! Она
погибнет. У нее трудный час. И он, Локотков, ее вечный и верный паладин и
оруженосец, в этот час должен быть рядом с ней, и погибнуть, если придет
час, с ее именем на устах. Валерий Львович остановился, поднял глаза к
чистому звездному небу, и услыхал путеводную перекличку флейт-пикколо - как
тогда, памятной ночью в камере Петропавловской крепости. Отзвуки других эпох
стали доноситься до него птичьими голосами - голоса были понятны, явственно
различаемы. Нет, нет, граждане, шесть тысячелетий - это совсем немало, а
если посчитать по дням? И в каждый из дней кто-то жил, думал, работал... Не