"Владимир Соколовский. Старик Мазунин" - читать интересную книгу автора

будто тот был виноват в какой-то беде, случившейся с самим Мазуниным. Потом
ему удалось перевести мысли на предстоящую встречу с Инкиным: как тот
приедет, а чем они будут говорить - отношения с комбатом у него были давние,
особые...
Дело в том, что Инкин был тем самым взводным, тогда еще младшим
лейтенантом, которого Мазунин летом 1942 года вытащил из ревущего ада, где
осталась вся их батарея. Четверо суток, задыхаясь, обезумев от голода и
ярости, он тащил обмякшее тело Инкина, пока не вышел в расположение какой-то
отступавшей части. Отнес его в санбат, а сам прибился к стрелковому полку.
Встретились они в Сталинграде - война не раскидала их. Мазунин
командовал взводом автоматчиков, насчитывающим четыре человека. Полк же
Инкина прибыл с переформировки, при полном комплекте. Был Инкин уже
лейтенантом и командовал ни много ни мало - батареей. Услыхав как-то о том,
что пехтура захватила в наступлении блиндаж, давно облюбованный начштаба их,
артиллерийского дивизиона, и ни в какую не хочет выкуриваться, он, распалив
себя, с пистолетом в руке кинулся к блиндажу. Нещадно матерясь, вглядывался
в то же время в лицо старшего четырех усталых солдат - невысокого, худого,
небритого, в телогрейке без всяких знаков различия. Уронив пистолет,
пробормотал: "Степа, ты?!" - бросился к Мазунину, поднял его и зачем-то стал
трясти...
Больше они не расставались. Инициатива исходила от Инкина; робевший
перед начальством до заикания, он на этот раз удивил всех: побывал у обоих
командиров дивизий - своей и мазунинской, и грозился идти выше. В конце
концов, пехотинцы отпустили сержанта в артиллерию, скрепя сердце: время было
такое - солдат, особенно старый, ценился на вес золота...
Инкин Мазунину доверял слепо. Иногда топорщился, покрикивал, укрепляя
авторитте, и Мазунин слушался его безоговорочно. Все верно - служба! Но
старшина знал: нет ничего, что комбат не сделал бы для него. Есть у
спасенных людей такая - память тела, что ли.


17

Встретились они утром следующего дня перед входом в палатку. Мазунин
сидел на ящике и доскребал тушенку из банки, занесенной недавно
Кузовихиным, - тот зашел попрощаться, уезжая. Сам старшина только что
вернулся из санбата: там плечо осмотрел врач, сестра наложила новую повязку.
Там же он узнал, что поставлен на довольствие, как раненый, ему разрешается
жить в палатке, и всем этим старшина был премного доволен. Особенно
последним: при воспоминании о кровавой мешанине, которую ему довелось видеть
во время пребывания в санбате зимой сорок первого года, у него болью
захлестывало душу.
Инкина старшина заметил издалека: видел, как тот подскакал галопом на
батарейной кобыле Машке к санбатовской коновязи, привязал лошадь и,
оглядевшись, широким шагом направился к мазунинской палатке. Стройный,
высокий, с тонко перехваченной ремнем талией, он легко шел к старшине по
едва заметной в траве тропочке. Мазунин вспомнил его тело таким, каким тащил
его прошлым летом: безвольное, горячее, сотрясающееся от лихорадочной дрожи.
Набухло плечо, снова ощутив этот груз, - и заныло сердце. Он встал,
потянулся к Инкину здоровой рукой. Тот, увидав его, тоже рванулся, пошел