"Владимир Соколовский. Старик Мазунин" - читать интересную книгу автора

Дома принялся читать. Долго думал, морщился над каждым стихом. Иногда
откладывал книгу, ложился на кровать и глядел в потолок. Затем снова брал
томик и, слюня пальцы, принимался читать. Осилив всю, вырвал и повесил над
тумбочкой портрет толстого курносого мужичка в сером аккуратном костюме,
круглых очках. И - повадился к Николке.
По вечерам они вели тихие разговоры на крыльце Николкиного дома. В
лунном свете серебром отливали лысины, головы склонялись одна к другой,
пугливо вздрагивала и жалась к ним сидящая посередине ласковая собака -
Николкин песик Яблок. Разговоры вели самые разные, но чаще всего - где лучше
жить?
- По мне, лучше нашего городишка и на свете не сыскать, - толковал
Суета. - Я тут любой кустик, любую убоинку на дороге с закрытыми глазами
сыщу. Народ наш добрый, всяк тебя знает, денег в случ-чего взаймы даст.
- Да не! - отмахивался Мазунин. - Заладил одно: да здесь, да лучше и
нет... Неуж лучше нашего-то захолустья и места на земле не сыскалось? Тоже,
патриот нашелся, ха.
- Может, и не патриот, - грустно отвечал поэт. - Просто боюсь я, Степан
Игнатьич, всяких пространств. До ужаса боюсь. Это болезнь у меня такая:
агра... фабра... забыл! Иной раз подумаешь - аж душа западает!
- Это как же?
- А вот так: представишь себе, что оказался ты совсем в другом месте.
Стоишь это на нем, а кругом ветер свистит, вверху облака плывут - а что это
за место такое и как оно твою жизнюшку спытает - и представить нельзя. Не
страшно?
- Складно ты, Николка, баешь: ветер, облака... Хорошо, брат! А
бояться - что ж! И так-ту сидишь всю жись, как крот, задницу боишься
отодрать. Рази ж это существование?
- За войну-то не набегался?
- Набегался, браток. Да война, сам знаешь, дело такое! - под
начальством да приказом, выбирать не приходится, куда идти. Иному страшно
под конец жизни свободу обрести, а я вот даже этого не боюсь! Что мне? Робят
вырастил, баба - ляд с ней, с бабой, ни глаза, ни уши от нее не отдыхают! -
а все равно: другой раз подумаешь - и как быдто по кромочке ступаешь! Я
ведь, знаешь, семой десяток тяну, а даже моря не видывал! А теперь вот такие
сны начались, точь - в-точь как ты сказал: стою, мол, а кругом ветер,
облака, - а стою-то на высокой горе - и камушки вверх бросаю. А они под небо
стукнутся - звяк! - и в воду летят. И такой от них звон по белу свету
идет... Уеду я отсюда, Николка.
- Ежли так - ехай, что ж! - вздыхал Суета. - Бросай свои камушки.
Только не пробросайся.
- Это как? - настораживался старик.
- Да вот так. Море - оно хорошо, конечно. Эту, как ее там, хижину
поставить, рыбу ловить, парус одинокой высматривать. Подумаешь, и так
складно получается - душа поет! А с другой стороны - как тебе самому не
боязно? Ведь ты здесь жизнь прожил - а теперь к чужим людям ехать, да еще
смысл ихний понять - страшно как, ахх...
- Это ничего! - успокаивал Мазунин. - Люди - они что ж! У них коренной
устав один, значит - и по одному смыслу живут. Ведь не может так быть, что
здесь, к примеру, врать нехорошо, а там - за честь почитают! Это - везде
одинаково, значит, и смысл один.