"Владимир Соколовский. Старик Мазунин" - читать интересную книгу автора

После собрания Степан не пошел в клуб, как собирался, на кинокартину
"Путь корабля", а отправился домой. Взял у хозяйкина сына-пионера листок
бумаги, ручку с чернильницей и стал писать.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Осознав в полной мере слова товарищей Покумина и Игошева в борьбе
с проклятым подкулачеством и прочими паразитами, я, Мазунин Степан
Игнатьевич, сообщаю насчет личности своего брательника Мазунина Левонтия
Игнатьевича, который теперь проживает в деревне Клесты совместно с семьей.
Этот Мазунин Л. И. в гражданскую ушел по мобилизации с Колчаком. Вернулся аж
через год и стал снова жить с нами. Я бы не стал про него писать, потому как
народу и с белыми, и с красными тогда уходило изрядно, но вот что интересно:
пришел он домой ночью, я как раз спал на полатях, и он нас всех разбудил.
Был он в шинели, с винтовкой. Когда зажгли свет, мать спросила у Левки,
почему у шинели весь перед бурый, а он ответил, что не ее дело. Тогда отец
вывел его в сени и стал бить. А утром они с отцом замотали шинель в старый
мешок, взяли лопату и ушли в лес, и там, видимо, шинель закопали. И Левка
стал жить с нами, как и раньше. Только Мороз Александр, когда узнал, что
вернулся домой старший брат, стал сильно пить и рассказывать, что служил у
белых вместе с Левкой и Левка состоял в особой карательной команде, которая
мучила и расстреливала большевиков и активистов. Сам Сано служил поваром и
скоро сбежал, а Лева был карателем. Потом Мороза отец и Левка позвали как-то
пить к нам брагу и долго разговаривали, о чем, не знаю, но Сано на брата
больше никогда не говорил, даже пьяный. А в 1932 году он в рождество купался
в речке, застудился и помер. Я ему до этого рассказывал, что у Левки на
шинели, когда он пришел, были бурые пятна. А он мне ответил, что-де столько
народу поубивать да в крови не испачкаться - так не бывает. Они все
надеялись, что я брат Мазунина Л. И. и никому не скажу. Но теперь, перед
лицом классовой ненависти, мне все равны, а родня хоть есть родня, все равно
душой не поступлюсь.
Что и имею сообщить соответствующим властям.

Мазунин Степан Игнатьевич

Он запечатал письмо солдатским треугольником, пошел на почту, наклеил
марку и, написав на конверте: "Особоуполномоченному товарищу Игошеву",
бросил в почтовый ящик.
Назавтра выпросил у мастера увольнение на два дня и пошел на конный
двор. Ему повезло: ехали на двух телегах мужики до Мосят - деревни, стоящей
верстах в пяти перед Клестами. Одного Степан знал хорошо - Мишку Нифонтова,
раньше вместе учились в школе, в Голованах. Мишка стал степенный,
квадратный, смолил махру. Женился он почти подростком, в армию не попал
из-за грыжи и теперь был отцом четверых ребят, да баба опять ходила на
сносях. "А чаво! - охотно говорил он Мазунину. - Електрицство все обешшают
провести, а пока нету, дак мы, благословясь..." - и смеялся, щурился. Степан
принужденно улыбался.
Наконец поехали. Мужики взяли с собой водку, выехали за город,
остановились и начали распивать. Предложили выпить Мазунину, но он
отказался, лег в стороне на пригорок, стал глядеть в небо. Как текло время,