"Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)" - читать интересную книгу автора

"Соловки - рабочим и крестьянам!"

(И тоже ведь пророчество! - но это не нравится, разгадали и сняли.)
На артистах драматической труппы - костюмы, сшитые из церковных риз.
"Рельсы гудят". Фокстротирующие изломанные пары на сцене (гибнущий Запад) -
и победная красная кузница, нарисованная на заднике (Мы).
Фантастический мир! Нет, шутил негодник Курилко!..
А еще же есть Соловецкое Общество Краеведения, оно выпускает свои
отчёты-исследования. О неповторенной архитектуре XVI века и о соловецкой
фауне здесь пишут с такой обстоятельностью, преданностью науке, с такой
кроткой любовью к предмету, будто это досужие чудаки-учёные притянулись на
остров по научной страсти, а не арестанты, уже прошедшие Лубянку и дрожащие
попасть на Секирную гору, под комары или к оглоблям лошади. Да в тон с
добродушными краеведами и сами звери и птицы соловецкие еще не вымерли, не
перестреляны, не изгнаны, даже не напуганы - еще и в 28-м году зайцы
доверчивым выводком выходят к самой обочине дороги и с любопытством следят,
как ведут арестантов на Анзер.
Как же случилось, что зайцев не перестреляли? Объясняют новичку:
зверюшки и птицы потому не боятся здесь, что есть приказ ГПУ: "патроны
беречь! Ни одного выстрела иначе, как по заключённому!"
Итак, все страхи были шуткой! Но - "Разойдись! Разойдись!" - кричат
среди бела дня на кремлёвском дворе, густом как Невский, - трое молодых
людей, хлыщеватых, с лицами наркоманов (передний не дрыном, но стеком
разгоняет толпу заключённых) быстро под руки волокут опавшего, с обмякшими
ногами и руками человека в одном белье - страшно увидеть его стекающее как
жидкость лицо! - волокут под колокольню. (Вон туда под арку, в ту низенькую
дверь, она - в основании колокольни.) В эту маленькую дверь его втискивают
и в затылок стреляют - там дальше крутые ступеньки вниз, он свалится, и
даже можно 7-8 человек набить, а потом присылают вытянуть трупы и наряжают
женщин (матери и жены ушедших в Константинополь; верующие, не уступившие
веры и не давшие оторвать от неё детей) - помыть ступени.15
Что ж, нельзя было ночью, тихо? А зачем же тихо? - тогда и пуля
пропадает зря. В дневной густоте пуля имеет воспитательное значение. Она
сражает как бы десяток за раз.
Расстреливали и иначе - прямо на Онуфриевском кладбище, за женбараком
(бывшим странноприимным домом для богомолок) - и та дорога мимо женбарака
так и называлась расстрельной. Можно было видеть, как зимою по снегу там
ведут человека босиком в одном белье (это не для пытки! это чтоб не пропала
обувь и обмундирование!) с руками, связанными проволокою за спиной16 - а
осужденный гордо, прямо держится и одними губами, без помощи рук, курит
последнюю в жизни папиросу. (По этой манере узнают офицера. Тут ведь люди,
прошедшие семь лет фронтов. Тут мальчишка 18-летний, сын историка В. А.
Потто, на вопрос нарядчика о профессии пожимает плечами: "Пулемётчик". По
юности лет и в жаре гражданской войны он не успел приобрести другой.)
Фантастический мир! Это сходится так иногда. Многое в истории
повторяется, но бывают совсем неповторимые сочетания, короткие по времени, и
по месту. Таков наш НЭП. Таковы и ранние Соловки.
Очень малое число чекистов (да и то, может быть, полуштрафных), всего
20-40 человек приехали сюда, чтобы держать в повиновении тысячи, многие