"Александр Солженицын. Случай на станции Кочетовка" - читать интересную книгу автора

крепчал и толкался в окне ветер.)
- Чего ты сказал, старик? - крикнула Валя Подшебякина.
- Студенеет, говорю,- отозвался старик густым ещ╕ голосом.
- Ты ведь слышишь, Гаврила Никитич? - прикрикнула и т╕тя Фрося.
- Слышу, - ответил старик.- Только в ухУ пощалкивает.
- А как же ты вагоны проверяешь, дед? Ведь их простукивать надо.
- Их и так видно.
- Ты, Валя, не знаешь, он наш кочетовский, это Кордубайло. По всем
станциям вагонные мастера, сколько их есть,- его ученики. Уж он до войны
десять лет на печи сидел. А вот вышел, видишь.
И опять, опять т╕тя Фрося что-то завела, Зотову досаждать стала
болтовня, и он хотел уже пойти пугнуть е╕, как в соседней комнате стали
обговаривать вчерашний случай с эшелоном окруженцев.
О случае этом Зотов знал от своего подсменного, такого ж, как сам
он, дежурного помощника военного коменданта, которому вчера и досталось
принимать меры, потому что на станции Кочетовка не было своей этапной
комендатуры. Вчера утром на станции сошлись рядом два эшелона: со Щигр
через Отрожку везли тридцать вагонов окруженцев, и на тридцать вагонок
отчаянных этих людей было пять сопровождающих от НКВД, которые сделать с
ними, конечно, ничего не могли. Другой же, встречный, эшелон изо Ртищева
был с мукой. Мука везлась частью в запломбированных вагонах, частью же в
полувагонах, в мешках. Окруженцы сразу разобрались, в ч╕м дело,
атаковали полувагоны, взлезли наверх, вспарывали ножами мешки, насыпали
себе в котелки и обращали гимнаст╕рки в сумки и сыпали в них. От конвоя,
шедшего при мучном эшелоне, стояло на путях два часовых - в голове и в
хвосте. Головной часовой, совсем ещ╕ парен╕к, кричал несколько раз,
чтобы не трогали - его не слушал никто, и из конвойной теплушки к нему
подмога не подходила. Тогда он вскинул винтовку, выстрелил и
единственным этим выстрелом уложил в голову одного окруженца - прямо
там, наверху.
Зотов слушал-слушал их разговор - не так они говорили, не так
понимали. Он не выдержал, пош╕л объяснить. Раскрыв дверь и став на
пороге, он посмотрел на них на всех через простые круглые свои оч╕чки.
Справа за столом сидела тоненькая Валя над ведомостями и графиками в
разноцветных клетках.
Вдоль окна, закрытого такой же синей маскировочной бумагой, шла
простая скамья, на ней сидела т╕тя Фрося, немолодая, мат╕рая, с властным
мужественным складом, какой бывает у русских женщин, привыкших самим
управляться и на работе и дома. Брезентовый мокрый серо-зел╕ный плащ,
даваемый ей в дежурство, коробился на стене, а она сидела в мокрых
сапогах, в ч╕рном обт╕рханном гражданском пальтишке и ладила коптилку,
вынутую из ручного четыр╕хугольного фонаря.
На входной двери наклеен был розовый листок, какие всюду
развешивались по Кочетовке: "Берегись сыпного тифа!" Бумага плакатика
была такая же болезненно розовая, как сыпь тифозного или как те
обожж╕нные железные кости вагонов из-под бомб╕жки.
Недалеко от двери, чтобы не наследить, сидел чуть в сторону печи
прямо на полу, ослонясь о стену, старик Кордубайло. Рядом с ним лежала
кожаная старая сумка с тяж╕лым инструментом, брошенная так, чтоб только
не на дороге, и рукавицы, измызганные в мазуте. Старик, видно, сел, как