"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

Монархия - под угрозой!
Как же в этом безумном повидле монархисту - спасти монархию?
Шульгин хотел найти какой-то высокий, красивый, стремительный - и
аристократический образ действий. Но - ничего не мог придумать. Он утерял
свою обычную живость и слонялся в дурманном бессилии.
Революция ждала от нескольких затертых толпою думцев, чтоб они
осуществили власть. Какую там власть!... Думский Комитет оказался не только
не власть, но не имел сил удержать за собой даже просторный кабинет
Родзянки. Родзянко хотел за помещения спорить, но Милюков и иже сразу
подались: Дума не должна вступать в конфликт с Советом рабочих депутатов! И
вот Комитет перешел в две крохотные комнатки в конце коридора, против
библиотеки, где помещались канцелярии, прежде неизвестные самим думцам.
И тут, в той тесноте, и то лишь в промежутках, когда никто не рвался в
дверь и никого не рвали наружу, Милюков и компания обсуждали состав нового
правительства - то шепчась по углам комнат, по краям стола, то громко в
несколько голосов. Нашли время и место! Сколько раз предлагал им Шульгин
заранее твердо определить и даже опубликовать список "облеченных доверием
всего народа" - и всегда отвечали ему, что неудобно и рано.
А теперь - как бы не слишком поздно.
Милюков был - кандидатура самая несомненная, он уверенно и руководил
переговорами, в его руках был и главный список. Твердо заходил и Гучков.
Хотя и не член 4-й Думы, но всегда такая громкая и воинственная была его
позиция, что претендовал на министерство с основанием. С другой стороны,
робея перед социалистами, два портфеля - юстиции и труда, уже оказывается
уступались Керенскому и Чхеидзе. Да вдохновенный Керенский, бритый как
актер, стал настолько необходимым для всех в эти дни, что без него уже и не
мыслили правительства.
Но дальше начиналось загадочное: какая-то неназванная тайная спайка
вступала в переговоры, и все гуще шептались, - и донеслось до Шульгина, что
министром финансов воюющей России станет не ожидаемый Шингарев, а
почему-то - 32-летний надушенный денди Терещенко, очень богатый и прекрасно
водящий автомобиль. Шульгин присматривался - и удивлялся. Как старая власть
губила себя, цепляясь за Штюрмеров, а ей тыкали вот эти самые люди, - так
теперь эти самые люди на первом же шагу топили себя, нагружаясь
ничтожествами Терещенкой, Некрасовым. Столетие "освободительного движения"
против надоевшей Исторической Власти принимало себе на финише призом -
кабинет полуникчемных людей.
Все это неслось куда-то в пропасть...
Шульгину не предлагали никакого портфеля - он был слишком правый для
нового правительства, в новой обстановке. Да он и не тянулся за портфелем.
Он и не знал такой государственной области, в которой мог бы руководить. Ни
одно министерство ему и не подходило. По характеру он любил не материальную
власть, но духовный авангардизм.
С его постоянной живостью и остротою он был во-первых оратор. Может
быть - писатель. Не работник политики, но - артист ее.
И сейчас, когда все начало падать в пропасть, и отемнилась, и
защемилась душа его, и может быть надо было готовиться к смерти, - Шульгин
жаждал лишь проявить себя в некоем подвиге.
Артистичном. Аристократичном.