"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

Кричали: что царь - на пути в Петроград - задержан??
Какая-то маленькая небылая газетка - "Известия московской печати". Но
хотя маленькое, а плотно шло только одно главное под жирными заголовками,
перехватывающими глаз каждый к себе. Падение Адмиралтейства!...
Преображенский полк перешел в революционный лагерь вместе с офицерами!...
Та-ак... Собственный конвой Его Величества перешел на сторону революции!...
Поездка царя Николая II... На Николаевской дороге поезд задержан...
Неясно было сказано: что? - арестован?...
Кем? Когда? И где он теперь?
Как раз то уязвимое путевое состояние царя, на которое и целился
Гучков...
Воротынцев медленно вытолкнулся из толпы назад на бульвар. С этой
газеткой так и присел на оснеженную морозную скамью.
Эта отчаянная поездка Государя, оборванная неизвестно где, - поражала.
И что тогда Ставка? Алексеев без царя? Без имени Государя Ставка
превращалась в немощь. Она не может принять решений и не может начать
военных действий, если Государь в руках мятежников.
В Ставку - ехать незачем.
Но тогда что будет с Армией? (И со всей войной!)
Голова никак не брала решения.
Честь - требовала вмешаться. Разум - не указывал пути.
А не первый раз в эту войну, и особенно в эти последние месяцы,
Воротынцев вопреки своей вере в силу единичной воли - ощущал почему-то
заколдованное роковое бессилие: даже в гуще событий, в самом нужном месте и
сколько ни напрягайся - нет сил повернуть события! Почему так?
Да не погнать ли назад по Николаевской дороге? И даже прямо в
Петроград? Может там еще что-то?...
Это была авантюрная мысль, от крайности, - но все-таки центр событий
там, но может не все еще так бесповоротно, как пишут? Все-таки возможны
какие-то действия?
Какой бы ты ни был воин, сто раз обстрелянный, - а вот подступит,
обоймет совсем неожиданное, и ты внутри своего мундира - слабый и
беспомощный человек, как каждый.
Ехать или не ехать, - но на Николаевском вокзале можно узнать что-то
четкое от приезжающих.
И Воротынцев рванулся к Николаевскому вокзалу, отдавая ходьбе все
неизрасходованное: перетолкался, пересек Трубную, поднялся крутым
Рождественским бульваром и, чтоб избежать возможного столпотворения
Мясницких и Красных ворот, срезал по Уланскому и по Домниковке.
В переулках не замечал никакой необычности. Пересекал на Садовой все
такое же растерянно-радостное многолюдье. Пока дошагал до Каланчевской
площади, уже сам с собой стал применять слово "революция".
Революция во время войны!! Даже если б она имела цель выйти из войны -
это уже полный проигрыш войны. Это - еще куда хуже, чем тянуть войну дальше.
Такое же обезумевшее, восторженное и бесцельное бродево охватило его и
на Каланчевской площади.
А поезда с Николаевского вокзала - ходили как ни в чем не бывало. И
через несколько часов можно будет уехать.
Но именно тут углубилась нелепость: если во главе революции
Государственная Дума - то что же в Петрограде против нее можно делать? И с