"Владимир Александрович Соллогуб. Тарантас. Путевые впечатления (1845)" - читать интересную книгу автора

- Потому что те, которых я так называю, за неимением прочного основания
придают себе только наружность просвещения, а в самом деле гораздо
невежественнее самого простого мужика, которого природа еще не испорчена.
Потому что в них нет ничего русского, ни нрава, ни обычая, потому что они
своей трактирной образованностью, своим самодовольным невежеством, своим
грязным щегольством не- только останавливают развитие истинного
просвещения, но нередко направляют его во вредную сторону. Это - создание
уродливое, приросшее к народной почве, но совершенно чуждое народной жизни.
Взгляните на него. Куда девались благородные черты нашего народа? Он
дурен собой, он грязен, он пьет запоем, а не в праздники, как мужик. Он-то
берет взятки, он-то старается всех притеснять и в то же время дуется и
гордится пред простым народом тем, что он играет в бильярд и ходит во
фраке. Подобное племя - племя испорченное, переродившееся от прекрасного
начала. Посмотрите-ка на русского мужика. Что может быть его красивее и
живописнее? Но по предосудительному равнодушию у нас в высшем кругу мало
об нем заботятся или смотрят на него как на дикаря Алеутских островов: а в
нем-то таится зародыш русского богатырского духа, начало нашего
отечественного величия.
- Хитрые бывают бестии, - заметил Василий Иаанович.
- Хитрые, но потому-то и умные, способные к подражательству, к усвоению
нового и, следовательно, к образованию. В других краях крестьянин, что ему
ни показывай, все себе будет землю пахать; а у нас-вам только приказать
стоит, и он сделается музыкантом, мастеровым, механиком, живописцем,
управителем, чем угодно.
- Что правда, то правда, - сказал Василий Иванович.
- И к тому ж, - продолжал Иван Васильевич, - в каком народе найдете вы
такое инстинктивное понятие о своих обязанностях, такую готовность помочь
ближнему, такую веселость, такое радушие, такое смирение и такую силу?
- Лихой народ, нечего сказать! - заметил Василий Иванович.
- А мы гнушаемся его, мы смотрим на него с пренебрежением, как на
оброчную статью, и не только мы ничего не делаем для его умственного
усовершенствования, но мы всячески стараемся его портить.
- Как это? - спросил Василий Иванович.
- Вот как. Гнусным устройством дворни. Дворовый не что иное, как первый
шаг к чиновнику. Дворовый обрит, ходит в длиннополом сюртуке домашнего
сукна. Дворовый служит потехой праздной лени и привыкает к тунеядству и
разврату. Дворовый уже пьянствует, и ворует, и важничает, и презирает
мужика, который за него трудится и платит за него подушные. Потом, при
благополучных обстоятельствах, дворовый вступает в конторщики, в
вольноотпущенные, в приказные; приказный презирает и дворового и мужика, и
учится уже крючкотворству, и потихоньку от исправника подбирает себе кур
да гривенники.
У него сюртук нанковый, волосы примазанные. Он обучается уже воровству
систематическому. Потом приказный спускается еще на ступень ниже, делается
писцом, повытчиком, секретарем и, наконец, настоящим чиновником. Когда
сфера его увеличивается; тогда получает он другое бытие: презирает и
мужика, и дворового, и приказного, потому что они, изволите видеть, люди
необразованные. Он имеет уже высшие потребности и потому крадет уже
ассигнациями. Ему ведь надо пить донское, курить табак Жукова, играть в
банчик, ездить в тарантасе, выписывать для жены чепцы с серебряными