"Владимир Александрович Соллогуб. Воспитанница (Теменевская ярмарка #2) " - читать интересную книгу автора

Мысль расплатиться с чиновницей польстила воображению Наташи, однако
сердце ее сжалось.
- Я, право, не знаю, - сказала она, - я вдруг не могу, решиться... Надо
подумать... Во мне нет таланта.
- Как нет таланта-с... помилуйте! у вас такие способности, каких я не
видывал. Поверьте слову старого артиста... Помяните мое предсказание: быть
вам Колосовой, Семеновой - вот какой у вас талант! Истинный-с талант-с!
Через несколько дней старичок явился к Наташе с Иваном Кузьмичем. Иван
Кузьмич чрезвычайно был похож на дворецкого. Белый кисейный галстух,
огромная печать на гороховых панталонах, вздернутый нос, большой хохол
придавали какую-то особую важность его красной и глупой физиономии. Говоря
с Наташей, он старался быть обворожителен; говорил сладким голосом, щурил
глаза и воображал себя самым светским человеком.
- Для вас, сударыня, - напевал он с разными ужимками, - разумеется,
мало дворца: вы привыкли к ароматам, к жизни такой эфирной. Но судьба -
женщина-с, своевольная, ветреная женщина. Я не смею бранить ее, потому что
она дама, а я ревностный дамский поклонник; впрочем, она догадалась, что
вам мало дворца; вашей красоте нужен храм, храм, так сказать, Мельпомены.
Не бойтесь, сударыня, нас, мы будем вашими поклонниками, вашими рабами.
Труппа моя, смею доложить, по тону и манерам едва ли не первая в России.
Я очень разборчив: у меня все почти благородные. Один молодой человек,
Вельский, обучался прекрасно в гимназии; у него родной дядя надворный
советник; другой служил чиновником - все люди не какие-нибудь, с чувством,
с образованием. Мы живем душа в душу, как голуби. И я, уж должен
признаться, сам такого деликатного свойства... всем готов пожертвовать для
своих.
Правда, люди бранят меня за то, да душа спокойна, совесть чиста. Я хочу
только, чтоб меня любили.
Наташу мало увлекали подобные речи, да что ж ей было делать? Она была
молода и неопытна, не знала темной стороны закулисной жизни и в искусстве
видела одно только искусство. Долго, однако ж, она боролась с тайным
страхом, который не позволял ей решаться; еще раз обегала своих знакомых,
еще много раз вытерпела грубые намеки чиновницы. Но пришел день, когда
терпение ее рухнуло. Чиновница наговорила ей так много о безрассудности
щегольских воспитаний для бедных девушек, которые потом никуда не годны,
шаромыжничают и важничают, так горько сожалела о том, что лишается найма
лучшей своей комнаты, что Наташа, с поспешностью отчаяния, написала Ивану
Кузьмичу, что она согласна вступить в его труппу. Иван Кузьмич прибежал в
полном восторге, рассыпался в нежностях, назначил Наташе 2000 рублей
жалованья, исключая полного бенефиса, и подал ей условие, которое Наташа
подписала, не прочитав. В тот же день переехала она на новую квартиру,
несмотря на все упреки чиновницы, которая, почувствовав вдруг раскаяние,
упрашивала ее остаться и кончила тем, что начала укорять ее в
неблагодарности.
Но условие было подписано, и на третий день огромная афишка объявила
жителям губернского города, что в непродолжительном времени вновь
ангажированная актриса, г-жа Федорова, будет иметь честь дебютировать в
разных трагических и комических ролях.
Трудно изобразить негодование губернского города при этой вести. "Вот
она, холопская кровь! - кричали добродетельные дамы. - Вместо, того, чтоб