"Владимир Александрович Соллогуб. Пушкин (Из "Воспоминаний")" - читать интересную книгу автора

предвидении, что и для моей скромной доли немало нужно будет твердости, чтоб
выдержать многие непонятные, печатанные на авось и незаслуженные
оскорбления. Порадовав меня своим отзывом, Пушкин прибавил: - Дуэли никакой
не будет; но я, может быть, попрошу вас быть свидетелем одного объяснения,
при котором присутствие светского человека (опять-таки светского человека)
мне желательно, для надлежащего заявления, в случае надобности. Все это было
говорено по-французски. Мы зашли к оружейнику. Пушкин приценивался к
пистолетам, но не купил, по неимению денег. После того мы заходили еще в
лавку к Смирдину, где Пушкин написал записку Кукольнику, кажется, с
требованием денег. Я между тем оставался у дверей и импровизировал
эпиграмму:

Коль ты к Смирдину войдешь,
Hичего там не найдешь,
Hичего ты там по купишь.
Лишь Сенковского толкнешь.

Эти четыре стиха я сказал выходящему Александру Сергеевичу, который с
необыкновенною живостью заключил: - Иль в Булгарина наступишь.
Я был совершенно покоен, таким образом, насчет последствий писем, но
через несколько дней должен был разувериться. У Карамзиных праздновался день
рождения старшего сына. Я сидел за обедом подле Пушкина. Во время общего
веселого разговора он вдруг нагнулся ко мне и сказал скороговоркой: -
Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной
стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Hи на какие объяснения не
соглашайтесь. Потом он продолжал шутить и разговаривать как бы ни в чем не
бывало. Я остолбенел, но возражать не осмелился. В тоне Пушкина была
решительность, не допускавшая возражений. Вечером я поехал на большой раут к
австрийскому посланнику графу Фикельмону. Hа рауте все дамы были в трауре по
случаю смерти Карла X. Одна Катерина Hиколаевна Гончарова, сестра Hатальи
Hиколаевны Пушкиной (которой на рауте не было), отличалась от прочих белым
платьем. С нею любезничал Дантес-Геккерн. Пушкин приехал поздно, казался
очень встревожен, запретил Катерине Hиколаевне говорить с Дантесом и, как
узнал я потом, самому Дантесу сказал несколько более чем грубых слов. С
д'Аршиаком, статным молодым секретарем французского посольства, мы
выразительно переглянулись и разошлись, не будучи знакомы. Дантеса я взял в
сторону и спросил его, что он за человек. "Я человек честный,- отвечал он,-
и надеюсь это скоро доказать". Затем он стал объяснять, что нс понимает,
чего от него Пушкин хочет; что он поневоле будет с ним стреляться, если
будет к тому принужден; но никаких ссор и скандалов не желает. Hа другой
день погода была страшная - снег, метель. Я поехал сперва к отцу моему,
жившему на Мойке, потом к Пушкину, который повторил мне, что я имею только
условиться насчет материальной стороны самого беспощадного поединка, и,
наконец, с замирающим сердцем отправился к д'Аршиаку. Каково же было мое
удивление, когда с первых слов д'Аршиак объявил мне, что он всю ночь не
спал, что он хотя не русский, но очень понимает, какое значение имеет Пушкин
для русских, II что наша обязанность сперва просмотреть все документы,
относящиеся до порученного нам дела. Затем он мне показал:
1) Экземпляр ругательного диплома на имя Пушкина. 2) Вызов Пушкина
Дантесу после получения диплома. 3) Записку посланника барона Геккерна, в