"Роман Солнцев. Дядя Максум; Усы; Сашка (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

И даже нашей семье он подарил копию левитановской запруды. Я иногда
стоял перед этим чудом в струганной желтой раме и не мог понять, как дядя
Максум добился того, что вот справа вода гладкая, как стекло, а слева
льется, живая, слоями...
Понятно, моими акварельными красками этого не изобразить, и я умолил
отца купить мне в районном центре масляных красок. Они тогда не были столь
уж дороги, но ведь и денег у нас, у колхозного люда, имелось только на самую
необходимую одежду, на закупку сахара и городского хлеба к празднику. Отец
повертел лысой башкой, удивленно разглядывая меня, и привез-таки десяток
тюбиков, на которых было написано печатными буквами: краплак, сиена,
берлинская лазурь и прочие волшебные слова.
Полбаночки олифы и две кисточки (настоящие, шелковистые) мне
торжественно вручил дядя Максум. У него этих кисточек и олифы, и красок
много, ведь он, когда ездил в город, по-моему, ничего больше и не покупал. У
него даже патефона не было.
Правда, собираясь в клуб смотреть кино, дядя Максум всегда надевал свою
знаменитую шляпу, серую, как табачный пепел, с розовой опояской. И костюм на
нем был глаженый, брюки со стрелками. И полушубок аккуратный, - гладить и
штопать он умел не хуже женщины...
Получив от него орудие труда, я вдохновенно принялся писать (так
принято говорить среди художников) воду.
О, вода! О, вечернее небо!.. Как легко, на первый взгляд, изобразить
закат, смутнозеленые ветлы, отраженные в малиновой воде... Кажется, и
получалось, да только вода выходила мертвой. Как на картонках с целующимися
лебедями, которые свернутыми продаются на колхозном базаре. Фу, пошлость и
бездарность! Хотя народ-то покупает и приколачивает их на стену возле
кроватей и топчанов...
Конечно, дядя Максум таких лебедей, если бы захотел, малевал бы
десятками и зарабатывал бы большие деньги (или брал бы дровами, курицами,
овцами). Если бы у него была жена (а он, как вы уже поняли, жил бобылем,
причины этого никому не были понятны!), она бы уговорила его. Но учитель
рисования лишь ласково улыбался, когда мы намекали на столь выгодную работу.
Поделки разрешалось продавать на колхозных ярмарках, при условии, если
художник пожертвовал в "ленинскую комнату" или в клуб что-то бесплатно.
Дядя Максум подарил правлению колхоза "Зимний лес". Там все снежинки
как настоящие. И для сельсовета изобразил нашу речку с лодкой, в которой
сидит, согнувшись, рыбак в брезентовом плаще. В нем все мы узнавали старика
Ислама, хоть и лица не видно. Вода вокруг сверкала, как зеркало или как
оклады на иконах...
И вот уже месяц дядя Максум старательно копировал "Трех богатырей"
Васнецова. Да и правду сказать, картина огромная, там лоснящиеся лошади
с буграми мускул на груди, на лошадях богатыри в расшитых золотом одеждах,
под сапожками у них серебряные стремена, в руках полувынутые грозные мечи...
надо же все это тщательно прописать. А репродукция, как и другие репродукции
в альбоме, была блеклая, словно подмороженная осенью трава, поэтому дядя
Максум изобразил богатырей такими, какими их представлял себе: один из
богатырей,
Алеша Попович, стал огненно рыжим, как наш кузнец Василий, хотя и
сохранил сходство с оригиналом на листочке. Илья Муромец напоминал
Вахитова, секретаря райкома, грузного бранчливого дядьку с вечно