"Владимир Солодовников. Вот и все! " - читать интересную книгу автора

стояла и стояла, не замечая слёз своих, а может, и замечала, но не стыдилась:
тогда многие плакали, кровушки-то сколь пролилось...И попал Василий на фронте
в полк артиллерийский; при отступлении наших войск у Смоленска приказано было
личному составу полка задержать фашистские танки любой ценой, любой кровью.
Держался полк упрямо, выбивая танк за танком из своих пушек, но пушек
становилось всё меньше и меньше, а сколько осталось солдат, никто и не считал,
ибо считать стало некому: всех командиров их убило. На исходе третьих суток
боёв, когда драться было уже совсем нечем, когда небо и вздыбленная сталью
земля смешались одним грязно-окровавленным месивом и невозможно было разобрать
- день ли сейчас или ночь, когда огонь и грохот, огонь и грохот беспрерывным
валом опускались и опускались на позиции того, что осталось от полка,
израненный, засыпанный горячей землёй, оглушённый и измученный этой мясорубкой
Василий шептал и шептал всё одни и те же, неизвестно как вспомянутые, молитвы:
"Господи, Пресвятая Богородица! Помогите и помилуйте раба своего, простите мне
прегрешения мои...Избави от мучений и помилуй меня, Господи Иисусе Христе...".
Очнулся Василий от тишины, столь непривычной за эти страшные дни и ночи.
Насколько хватило сил, поползал в окрестностях, но никого в живых не нашёл и,
сориентировавшись кое-как, отправился на восток: где полз, где шёл, пока сил
доставало, не помнил - где спал, кто кусок хлеба давал ему, измученному и
изголодавшему. Сколько времени добирался, не помнил он и после войны, но
добрался-таки до своих, выжил. После госпиталя, где подлечился и отлежался
Василий, служил он в разных частях, дойдя до Варшавы, где был тяжело ранен и
контужен. Полгода провалялся ещё в госпитале и подчистую был из армии списан:
правая нога его хотя и осталась цела, но в колене не сгибалась, а после
контузии Василий хуже стал слышать и заикался сильно. А как вернулся в
родную-то деревню да посмотрел на осиротевшие избы, где что ни двор, то с
похоронкой, так заплакало его сердце навзрыд. Землю пахали на бабах, бабы
косили, бабы сеяли. На всю деревню два мужика и осталось: один хромой заика, а
другой и без работы беспрестанно кашлял и харкал кровью из простуженных
легких. Так-то вот и начал Василий Иванович, для которого годы военного
лихолетья да послевоенной разрухи стали чистилищем, председательствовать: и
командовал, и сам пахал да строил. Василий с Пашей со свадьбой тянуть не
стали, а и свадьба об это страшное время - не свадьба, а слезы одни:
обезлюдела совсем деревня. Долгонько у них детей не было, а только в 47 году
сподобилась Прасковья родить мальчонку, назвали родители его Сергеем. Так-то
вот люди в деревне и жили: работали от зари до зари, рожали, вытянули деревню
из этакой нищеты; всё появилось вновь, сытость появилась и богатство, никакая,
видать, война, никакое лихолетье или беда не сломит русских баб да мужиков. О
колхозе и председателе его писать стали в газетах, а как же - и в областной
газете прописали про Василия: как, значит, он честно и грамотно хозяйство своё
ведёт к новым свершениям. Как-то в один из дней осенью 58-го года собрались
было уж Василий Иванович с Прасковьей и сыном своим вечерять, как в сенях их
что-то брякнуло незвонко, и в горницу вошёл, слегка задев притолоку, мужчина,
с виду старик, седой весь, глаза только молодые совсем, и по этим-то по глазам
только и узнал Василий друга своего задушевного Саньку - Александра
Максимовича Заботина. Обнялись, стало быть, только вид у Максимыча был куда
как сдержанный до чувств: всё молчал он больше, а Василий от своего заикания
тоже не мастак говорить стал, только всю ноченьку они в уголочке кухоньки
просидели, тихо о чём-то своём переговариваясь... На фронте попал Сашка в
окружение, а потом и в плен, а как не попасть в плен, когда одна винтовка, да