"Федор Кузьмич Сологуб. Капли крови (Навьи чары) ("Творимая легенда", #1)" - читать интересную книгу автора

- восстание.
Петр, не слушая ее, продолжал:
- Ты знаешь, что я люблю тебя. Я люблю тебя давно. Вся душа моя, как
светом, пронизана любовью к тебе. Я ревную тебя, - и не стыжусь сказать тебе
об этом, - я ревную тебя ко всем, к этому блузнику, с которым ты злоумышляла
бы, если бы у него хватило ума и смелости быть заговорщиком, - к этим
полумыслям, которыми ты обольстилась, чтобы не любить меня.
И опять тихо сказала Елисавета:
- Ты укоряешь меня за то, что мне дорого, упрекаешь меня за лучшую
меня, хочешь, чтобы я стала иною. Ты не меня любишь - тебя соблазняет
прекрасный Зверь, мое молодое тело с улыбками и с ласками...
И опять, не дослушав ее, страстно заговорил Петр:
- Елисавета, милая, полюби меня! Ты никого еще, конечно, не любишь.
Нет, не любишь? Ты не успела влюбить себя, сковать свою душу. Ты свободна,
как первая невеста человека, ты прекрасна, как его последняя жена. Ты
созрела для любви, - для моей любви, - ты жаждешь поцелуев и объятий, ты
дрожишь от страсти, как я: - о, Елисавета, полюби, полюби меня!
- Как я могу? - сказала Елисавета.
- Елисавета, любовь - заповедь! - воскликнул Петр. - Надо хотеть
полюбить. Только пойми, как я тебя люблю, - и уже ты меня полюбишь. Моя
любовь должна зажечь в тебе ответную любовь.
- Друг мой, ты не любишь ничего из того, что мое, - возразила
Елисавета, - ты не любишь меня. Я не верю, - прости, - не понимаю твоей
любви.
Петр мрачно нахмурился, и угрюмо сказал:
- Ты обольщена лживым, пустым словом - свобода. Над смыслом его ты
никогда не думала.
- Я мало еще о чем успела думать, - спокойно возразила Елисавета. - Но
чувство свободы мне ближе всего. Я не сумею передать его тебе словами, - я
знаю, что на земле мы скованы железными узами необходимости и причин, - но
стихия моей души - свобода, - пламенная стихия, и в ее огне сгорают цепи
земных зависимостей. Я знаю, что мы, люди, на земле всегда будем слабы,
бедны, одиноки, - но когда мы пройдем через очищающее пламя великого костра,
нам откроется новая земля и новое небо, - и в великом и свободном единении
мы утвердим нашу последнюю свободу. Все это я говорю сбивчиво, плохо, - я не
умею сказать ясно того, что знаю, - но оставим, пожалуйста, оставим этот
разговор.
Елисавета поспешно вышла из беседки, Петр медленно пошел за нею. Лицо
его было печально, и глаза его ярко горели, - но слева не рождались, -
бессильная поникла мысль. Вдруг он встрепенулся, поднял голову, улыбнулся,
догнал Елисавету.
- Ты любишь меня, Елисавета, - сказал он уверенно и радостно, - ты
любишь меня, хотя и не хочешь сказать этого. Ты говоришь неправду, когда
уверяешь, что не понимаешь моей любви. Ты знаешь мою любовь, ты веришь в
нее, - скажи, разве можно поверить в то, что тебя любят, и не полюбить?
Елисавета остановилась. Глаза ее зажглись странною радостью.
- Еще раз говорю, - сказала она спокойно и решительно, - ты любишь не
меня, - ты любишь Первую Невесту. А я ухожу от тебя.
Петр стоял, бессильный, бледный, тусклый, и смотрел за нею. Между
кустами колыхалось солнечно-желтое платье на матовом небе догоравшей зари.