"Федор Кузьмич Сологуб. Капли крови (Навьи чары) ("Творимая легенда", #1)" - читать интересную книгу автора

быть, и не знает, что ваш отец - кадет. Притом же он по простоте.
Кирилл покраснел.
- Я мало знаю, - застенчиво сказала Елисавета. - И как и что я стану
говорить?
- Достаточно знаете, - уверенно сказал Щемилов. - Больше нас с
Кириллом. Вы правильная, Елисавета. Все у вас точно и чисто выходит.
-- Что же я скажу? - спросила Елисавета.
- Изобразите общую картину положения рабочих, - говорил Щемилов, - и
как сам капитал на себя кует молот, заставляя рабочих съорганизоваться.
Елисавета, краснея, молча наклонила голову.
-- Ну, значит, по рукам, товарищ? - спросил Щемилов.
Елисавета засмеялась.
-- По рукам, товарищ! - весело сказала она.
Было весело слышать это серьезно и простодушно произносимое слово
"товарищ".

ГЛАВА ШЕСТАЯ


Ночь пришла, - милая, тихая. Чары навеяла, скучный шум жизни обвила
легким дымом забвения. Луна тихо встала на небе, ясная, спокойная, словно
больная, но такая светлая, - и вся замкнутая в своем сиянии, для себя
светлая. Она глядела на землю, в не рассеивала тумана, - точно себе одной
взяла всю ясность и всю прозрачность догоревшей заря. Тишина разлилась по
земле, по воде, обняла каждое дерево, каждый куст, каждую в поле былинку.
Успокоенное настроение овладело Елисаветою. Ей стало так странно, что
спорили и стояли друг против друга, как враги. Отчего не любить? не
отдаваться? не покоряться чужим желаниям? его желаниям? моим желаниям? Зачем
шум споров и яркие слова о борьбе, об интересах? Яркие слова, но такие
далекие.
Все в доме, казалось, были утомлены, - зноем? спором? тайною грустью,
клонящею ко сну? к успокоению? Сестры ушли спать несколько раньше обычного.
Усталость клонила их, и томная печаль. Спальни сестер были рядом. Между их
спальнями была всегда открытая широкая дверь. Они слышали одна другую, - и
ровное дыхание спящей сестры делало живым страшный мир ночи и сна.
Елисавета и Елена не долго разговаривали. Разошлись скоро. Елисавета
разделась, подошла к зеркалу, зажгла свечу, и залюбовалась собою в холодном,
мертвом, равнодушном стекле. Были жемчужны лунные отсветы на линиях ее
стройного тела. Трепетны были белые, девственные груди, увенчанные двумя
рубинами. Такое плотское, страстное тело пламенело и трепетало, странно
белое в успокоенных светах неживой луны. Слегка изогнутые линии живота в ног
были отчетливы и тонки. Кожа, натянутая на коленях, намекала на таящуюся под
нею упругую энергию. И так упруги и энергичны были изгибы голеней и стоп.
Eлисавета пламенела всем телом, словно огонь пронзил всю сладкую, всю
чувствующую плоть, и хотела, хотела приникнуть, прильнуть, обнять. Если бы
он пришел! Только днем говорит он ей мертво звенящие слова любви,
разжигаемый поцелуями кромешного Змея. О, если бы он пришел ночью к тайно
пламенеющему, великому Огню расцветающей Плоти!
Любит ли он? Любовью ли он любит, последнею и единою, побеждающего
вечным дыханием небесной Афродиты? Где любовь, там и великое должно быть