"Федор Сологуб. Дама в узах (Сб. "Игра и кара")" - читать интересную книгу автора

- Он, мой муж, - спокойно отвечала она. - Сегодня годовщина его
смерти. В этот самый час он умер, - и каждый год в эту ночь и в этот час я
опять отдаю себя в его власть. Каждый год он выбирает того, в кого входит
его душа. Он приходит ко мне, и мучит меня несколько часов. Пока не
устанет. Потом уходит, - и я свободна до будущего года. На этот год он
избрал вас. Я вижу, вы удивлены. Вы готовы думать, что я - сумасшедшая.
- Помилуйте, Ирина Владимировна, - начал было Крагаев.
Омежина остановила его легким движением головы и сказала:
- Нет, это - не безумие. Послушайте, я вам все расскажу и вы меня
поймете. Не может быть, чтобы вы, такой чуткий и отзывчивый человек, такой
прекрасный и тонкий художник, не поняли меня.
Когда человеку говорят, что он - тонкий и чуткий человек, то он,
конечно, готов понять все, что угодно. И Крагаев почувствовал себя
начинающим понимать душевное состояние молодой женщины. Следовало бы
поцеловать, в знак сочувствия, ее руки, и Крагаев с удовольствием поднес
бы к своим губам тонкую, маленькую ручку Омежиной. Но так как сделать это
было неудобно, то он ограничился тем, что пожал локоть ее руки.
Омежина ответила ему благодарным наклонением головы. Улыбаясь странно
и неверно, так что нельзя было понять, весело ли ей очень или хочется
плакать, она говорила:
- Мой муж был слабый, злой человек. Не понимаю теперь, почему, за что
я его любила, почему не уходила от него. Сначала робко, потом все
откровеннее и злее с каждым годом он мучил меня. Все виды мучений он
разнообразил, чтобы терзать меня, но скоро он остановился на одной, самой
простой и обыкновенной муке. Не понимаю, почему я все это терпела. И тогда
не понимала, и теперь не понимаю. Может быть, ждала чего-то. Как бы то ни
было, я была перед ним, слабым и злым, как покорная раба.
И Омежина спокойно и подробно стала рассказывать Крагаеву, как мучил
ее муж. Говорила, как о ком-то чужом, словно не она претерпела все эти
мучительства и издевательства.
С жалостью и негодованием слушал ее Крагаев, но так тих и ровен был
ее голос, и такая злая зараза дышала в нем, что вдруг Крагаев почувствовал
в себе дикое желание повергнуть ее на землю и бить ее, как бил ее муж. Чем
дольше она говорила, чем больше узнавал он подробностей этого злого
мучительства, тем яснее он чувствовал и в себе это возрастающее алое
желание. Сначала ему казалось, что говорит в нем досада на ту бесстыдную
откровенность, с которою она передавала ему свою мучительную повесть, -
что это ее тихий, почти невинный цинизм вызывает в нем дикое желание. Но
скоро он понял, что это злобное чувство имеет более глубокую причину.
Или уже и в самом деле не душа ли покойного воплощалась в нем,
изуродованная душа злого, слабого мучителя? Он ужаснулся, но скоро
почувствовал, как в душе его умирает этот мгновенно-острый ужас, как все
повелительнее разгорается в душе похоть к мучительству, злая и мелкая
отрава.
Омежина говорила:
- Все это я терпела. И ни разу никому не пожаловалась. И даже в душе
не роптала. Но был день весною, когда я была так же слаба, как и он. В
душу мою вошло желание его смерти. Были ли очень мучительны те побои,
которые он мне тогда наносил, весна ли с этими призрачными белыми ночами
так на меня действовала не знаю, откуда в меня вошло это желание. Так