"Федор Сологуб. Помнишь, не забудешь (Сб. "Игра и кара")" - читать интересную книгу автора

Глава 2


Перед заутренею жена вошла к Николаю Алексеевичу в кабинет, шурша
белым шелком нового платья, поправляя холодный, матовый жемчуг на теплой
белизне стройной шеи, и сказала:
- Пора нам ехать. Неудобно приходить слишком поздно. А ты, Коля,
поедешь?
Николай Алексеевич встретил жену привычно-ласковою улыбкою, поцеловал
ее белую, стройную руку с кольцами, сияющими многоцветным блеском камней
на длинных, тонких пальцах, от которых пахло сладко и нежно, и сказал:
- Нет, я лучше останусь дома. Подожду вас. Полежу здесь. Голова у
меня все еще побаливает.
- Да, конечно, - сказала жена, - раз ты неважно себя чувствуешь, так
лучше останься дома. А то еще простудишься. На улице холодно, и ветер
такой холодный. Ты много работал в последнее время, - и это не хорошо. Не
надо так утомляться.
Николай Алексеевич лениво усмехнулся и вяло возразил:
- Ну, где там! Какая теперь моя работа! В городе совсем нет времени
заняться как следует.
- Да, - сказала жена, - уж эта городская жизнь! Но ведь ты знаешь,
Коля, для детей приходится. А я и сама очень не люблю города. Я бы и зимою
охотно жила в деревне.
Николай Алексеевич тоже любит повторять, что не любит города, где так
много пустых развлечений, встреч и разговоров, мешающих работе, где так
поздно ложатся спать и так поздно начинают день. Городские жители,
отравленные милым ядом городской жизни и очень влюбленные в соблазны этой
шумной жизни, любят хулить нелепость и суету жизни большого города.
- Я дам тебе хинину, - сказала жена, - это тебе отлично поможет.
Николай Алексеевич попытался возражать:
- Ну вот, зачем! Ничего мне теперь не надо. Пожалуйста, не беспокойся.
Я полежу спокойно, и все пройдет.
Но жена уже не слушала его. Она исчезла за темно-синею портьерою
двери, легкая, как девочка, совсем не похожая на сорокалетнюю даму, на
мать пятерых детей.
Через минуту она уже вернулась и легко, шурша недлинным шлейфом по
синему затянувшему пол сукну, пробежала через комнату. Она держала в одной
руке на блюдечке с розовым рисунком на фарфоре коробочку с облатками
хинина и высокую рюмку с темною мадерою - запить горький порошок.
Веселая, нарядная в своем белом, шитом тяжелым тусклым золотом
платье, с полными белыми плечами и с полными стройными руками, открытыми
по локоть, все еще красивая, с пылающими от безотчетной веселости щеками и
с порозовевшими раковинками тонких, маленьких ушей, полузакрытых завитыми
локонами, благоухающая какими-то легкими, как сладостная райская мечта,
духами, она стояла перед Николаем Алексеевичем и требовала с ласковою
настойчивостью, чтобы он принял эту ненужную для него пакость.
Николай Алексеевич шутливо вздохнул и развел руками, покоряясь
неизбежному. Сказал:
- Ах, милая, я все еще тебе во всем послушен. Жена улыбалась весело,