"Федор Сологуб. Собака" - читать интересную книгу автора

не пригласила, по старой памяти.
Танечка багряно вспыхнула, но продолжала сохранять невинный и ласковый
вид. Смиренно сказала хозяйке:
- Простите, Ирина Петровна, больше не буду. Только я и то стараюсь их
не задевать. Да уж оне очень строгие, слова им не скажи, сейчас - я тебя за
уши. Такая же мастерица, как и я, а уж я им из девчонок вышла.
- Давно ли, Танечка? - спросила хозяйка внушительно, подошла к
Танечке, - и в затихшей мастерской послышались две звонкие пощечины и
Танечкин слабый вскрик:
- Ах! ах!
Почти больная от злости вернулась домой Александра Ивановна. Танечка
угадала ее больное место.
"Ну, собака, и пусть собака, - думала Александра Ивановна, - а ей-то
что за дело? Ведь я не разведываю, кто она, змея или там лисица, что ли, - и
не подсматриваю, не выслеживаю, кто она. Татьяна, и дело с концом. Обо всех
можно узнать, а только зачем ругаться? Чем собака хуже кого другого?"
Летняя светлая ночь томилась и вздыхала, вея с ближних полей на мирные
улицы городка истомою и прохладою. Луна поднялась, ясная, полная, совсем
такая же, как и тогда, как и там, над широкою, пустынною степью, родиною
диких, рыкающих на воле, и воющих от древней земной тоски. Такая же, как и
тогда, как и там.
И так же, как тогда, горели тоскующие глаза, и тоскливо сжималось
дикое, не забывшее в городах о степных просторах сердце, и мучительным
желанием дикого вопля сжималось горло.
Начала было раздеваться, да что! все равно не уснуть.
Пошла из дверей. В сенях теплые под босыми ногами шатались и скрипели
доски сорного пола, и какие-то щепочки да песчинки весело и забавно щекотали
кожу ног.
Вышла на крыльцо. Бабушка Степанида сидела, черная в черном платке,
сухая и сморщенная. Нагнулась, старая, и казалось, что греется в лунных,
холодных лучах.
Александра Ивановна села рядом с нею, на ступеньки крыльца. Смотрела на
старуху сбоку. Большой, загнутый старухин нос казался ей клювом старой
птицы.
"Ворона?" - подумала Александра Ивановна.
Улыбнулась, забывая тоску и страх. Умные, как у собаки, глаза ее
засветились радостью угадки. В бледно-зеленом свете луны разгладившиеся
морщинки ее увядшего лица стали вдруг невидны, и она опять сделалась
молодою, веселою и легкою, как десять лет тому назад, когда луна еще не
звала ее лаять и выть по ночам у окон темной бани.
Она подвинулась ближе к старухе и ласково сказала:
- Бабушка Степанида, а что я у вас все хочу спросить?
Старуха повернула к ней темное лицо с глубокими морщинами, и резким
старческим голосом спросила, точно каркнула:
- Ну что, красавица? Спрашивай.
Александра Ивановна тихонько засмеялась, дрогнула тонкими плечами от
вдруг пробежавшего по спине холодка и говорила очень тихо:
- Бабушка Степанида, сдается мне, - правда ли это, нет ли? - ух не
знаю, как и сказать, - да вы, бабушка, не обидьтесь, - я ведь не со зла...
- Ну, ну, говори, не бойся, милая, - сказала старуха.