"Иван Солоневич. Диктатура импотентов. Социализм, его пророчества и их реализация" - читать интересную книгу автора

тюненовском "изолированном государстве". Однако с селедками и прочим он
как-то справлялся лучше меня.
Мы оба - Яковлев и я - были друг другом вполне довольны. По крайней
мере я. Хозяйственные отношения краткого периода "передышки", прорыва
анархии в стройность планов сводились, приблизительно, к следующему.
Я и мои соседи - сапожник, монтер, врач и прочие - занимались каждый
своим делом и не вмешивались ни к какие чужие дела. Нужно с прискорбием
констатировать тот факт, что некоторое и довольно значительное количество
людей и со своим собственным делом справиться не в состоянии. Гражданин
Яковлев справлялся со своим вполне удовлетворительно. Но если бы мы все
обнаружили, что гражданин Яковлев является вредителем, саботажником,
лодырем, растратчиком, головотяпом и т.п., то ни я, ни сапожник, ни врач
никаких общих собраний устраивать не стали бы, никуда с доносами не побежали
бы и никому не предложили бы посадить гражданина Яковлева в тюрьму или в
концентрационный лагерь. Наш вердикт был бы молчалив, индивидуален и
безапелляционен: мы бы пошли покупать селедку к гражданину Сидорову. Только
и всего. И этого немого приговора было бы достаточно, чтобы гражданин
Яковлев без всякого бюрократизма и показательных процессов так же тихо и
мирно вылетел в трубу. Причем ни я, ни сапожник, ни врач даже и спрашивать
не стали бы: почему у гражданина Яковлева на десяток яиц оказалось одно
гнилое. Ни для кого из нас это не представляло ровно никакого интереса.
Совершенно само собой разумеется, что я буду заниматься разведением спорта,
сапожник - подшиванием подметок, врач - исследованием желудочного сока, а
гражданин Яковлев - заготовкой яиц и прочего. Было также само собой
разумеющимся, что где-то за пределами нашего салтыковского горизонта торчат
люди, которые ловят селедки, сажают томаты или разводят кур. Данное
положение вещей меня устраивало почти совсем. По неопытности житейского
моего стажа я его не анализировал: чего же анализировать само собой
разумеющиеся вещи? Потом пришел и анализ. Но только потом.
В моих взаимоотношениях с кровавым частником Яковлевым почти все
преимущества лежали на моей стороне. Я, собственно, был бюрократом. Это
было, правда, только случайностью в моей биографии, иначе я бы в этом не
признался никогда. Есть в мире только две вещи, в которых никогда и никому
не признается ни один мужчина в мире: а) то, что он дурак и б) что он
бюрократ. Люди могут признаваться в том, что они воры и сифилитики,
алкоголики и гомосексуалисты, но в двух вещах - в бюрократизме и в глупости
- кажется, не признавался еще никто и никогда.
Человеческая душа имеет неисследованные никакой наукой глубины.
Повторяю, я встречал людей, которые не без профессиональной гордости
говорили: "Я вор, вором и помру". Я никогда не слыхал о людях, которые
говорили бы: "Я дурак, и дураком помру" или "Я бюрократ и бюрократом и
окончу свой век". Так, кажется, не бывает. Следовательно, и мое признание в
бюрократизме нужно принять с целым рядом оговорок. Я, в общем, оказался
очень плохим бюрократом. Или, несколько точнее, плохим сочленом
бюрократического сообщества. Так сказать, паршивой овцой в хорошо
подобранном стаде.
Я был спортивным бюрократом: это совершенно новая в истории
человечества отрасль бюрократической деятельности. И касается она тех людей,
которые могут заниматься спортом, но могут им и не заниматься. Власти над
жизнью и смертью, над едой и голодом, над жилплощадью и бездомностью у меня