"Владимир Солоухин. Трава" - читать интересную книгу автора

дугу. Жизнь принимает характер борьбы, она протекает отныне между
поползновением и порывом. Береза стремится кверху, а ветви ее свисают вниз.
Налившийся ржаной колос сгибает в лебединую шею прямой, как стрела,
целеустремленный стебель. Созревшие яблоки не только сгибают, но и лома-ют
сучья.
Возьмем уже упомянутый хмель. Вся жизнь его явля-ется примером
титанической непрерывной борьбы между пресмыканием и полетом.
В дедовом саду был уголок между двором и старой рябиной, где водился
хмель. Строго говоря, ему был от-веден даже не уголок сада, а участок тына,
протяжен-ностью в десять шагов, по которому он и завивался из года в год.
Тын в этом месте был нарочно сделан в два раза выше, нежели по всему
остальному саду. Кажется, дед устанавливал здесь еще и дополнительные
высокие колья, чтобы было хмелю куда расти.
Хмель живописно украшал дедов сад. Рядом с ним стояли пчелиные улья,
так что уже здесь невольно и слу-чайно пока соседствовали хмель с медом,
предназначен-ные впоследствии друг для друга.
Соединялись они в бочонке, в котором варилась "ку-мушка" - медовая,
хмельная (от слова "хмель") брага. Хмель этой браги, по общему мнению всех
многогодных гостей, бил в двух направлениях: и в ноги, и в голову. Голове он
придавал легкость и веселость, а ногам тяжесть и неподвижность. Головой
словно вскочил бы и - плясать, порхать с платком по просторным и чистым
половицам, а ноги невозможно сдвинуть с места и оторвать от пола.
"Неужели? - думаю я теперь. - Неужели два своих состояния, две своих
крайности: тяжелую, удручающую пресмыкаемость и легкость, граничащую с
полетом (на восемнадцатиметровую высоту), хмель сообщает потом и нам; и мы
говорим его именем: хмель, хмельной, захмелел, хмельная голова, во хмелю,
похмелье..."
Дедов сад постепенно нарушался. От прежнего протя-женного тына остался
только тот его десятишаговый отре-зок, где вился хмель. Когда я стал
возобновлять дом и сад, то новый забор провел, отступя на три шага от
старого, и вот внутри сада получилась у меня весьма живо-писная,
декоративная, как сказали бы теперь, гнилушка, все еще напоминавшая своим
видом старый тын. Вокруг этой реликвии густо разрослись хмелевые лианы.
Надо бы этот обломочек старого сада оберегать и хра-нить. Но он, как и
все остальное в саду, был пущен на произвол судьбы и однажды зимой под
тяжестью снега рассыпался, теперь уж на форменные гнилушки. Остава-лось их
собрать и сжечь в печке.
Когда собирали остатки тына - ранней весной, - хмель сидел затаившись
в земле. Ведь он каждый год вырастает заново. Мы как-то и забыли про него,
пока он сам не на-помнил нам о себе, превратив заросли малины в одну
непролазную зеленую мочалку. С какого бы конца ни по-дошел, куда бы ни
протянул руку за малиной, всюду на-тыкаешься на хмель. Он расползался от
того места, где раньше стоял тын, во все стороны, цепляясь за все на своем
пути, и все ему было мало. Окончание каждой пол-зущей зеленой змеи было
ищущим, шарящим и, что пора-зительнее всего, смотрящим вверх. Ползет по
земле, а смотрят в небо!
Пришла идея украсить хмелем ту часть дома, которая выходит в сад.
Сказано - сделано. Впрочем, чтобы сде-лать это, надо было ждать либо
поздней осени, либо ран-ней будущей весны и, вернее всего, весны, когда
хмель еще не вырос в длинные змеи, но уже проклюнулся из земли и обозначил