"Владимир Алексеевич Солоухин. Каравай заварного хлеба (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

наклонить и по какому месту ударить клюшкой, чтобы она сокрушилась и
рухнула, рассыпавшись на дощечки.
Но ударить по ней было нельзя, потому что она была Мишкина и на ней
висел замок. Неприкосновенность любого не тобой повешенного замка
вырабатывалась у человека веками и была священна для человека во все
времена, исключая социальные катаклизмы в виде слепых ли стихийных бунтов,
закономерных ли революций.
Отец Мишки работал на каком-то складе неподалеку от города. Каждое
воскресенье он приходил к сыну и приносил свежую обильную еду. Красная,
круглая харя Мишки с маленькими голубыми глазками, запрятанными глубоко в
красноте, лоснилась и цвела, в то время как, например, Генка Перов был
весь синенький и прозрачный, и даже я, наиболее рослый и крепкий
подросток, однажды, резко поднявшись с койки, упал от головокружения.
Свои припасы Мишка старался истреблять тайком, так, чтобы не дразнить
нас. Во всяком случае, мы редко видели, как он ест. Однажды ночью,
проснувшись, я увидел Мишку сидящим на койке. Он намазал маслом хлеб,
положил сверху ломоть ветчины и стал жрать. Я не удержался и заворочался
на койке. Может быть, втайне я надеялся, что Мишка даст и мне. Тяжкий
вздох вырвался у меня помимо воли. Мишка вдруг резко оглянулся, потом,
напустив спокойствие, ответил на мой вздох следующей фразой:
- Ну ничего, не горюй, как-нибудь переживем.
Рот его в это время был полон жеваным хлебом, перемешанным с желтым
маслом и розовой ветчиной.
В другую ночь я слышал, как Мишка чавкает, забравшись с головой под
одеяло. Ничто утром не напоминало о ночных Мишкиных обжорствах. На
тумбочке поблескивал тяжелый железный замок.
К празднику Конституции присоединилось воскресенье, и получилось два
выходных дня. Тут-то я и объявил своим ребятам, что пойду к себе в деревню
и что уж не знаю, удастся ли мне принести ветчины или сметаны, но черный
хлеб гарантирую. Ребята попытались отговорить меня: далеко, сорок пять
километров, транспорт (время военное) никакой не ходит, на улице стужа и
как бы не случилось метели. Но мысль оказаться дома уже сегодня так
овладела мной, что я после лекций, не заходя в общежитие, отправился в
путь.
Это был тот возраст, когда я больше всего любил ходить встречать
ветра. И если уж нет возможности держать против ветра все лицо, подставишь
ему щеку, вроде бы разрезаешь его плечом, и идешь, и идешь... И думаешь о
том, какой ты сильный, стойкий; и кажется, что обязательно видит, как ты
идешь, твоя однокурсница, легкомысленная, в сущности, девочка Оксана,
однако по взгляду которой ты привык мерить все свои поступки.
Пока я шел по шоссе, автомобили догоняли меня. Но все они везли в
сторону Москвы либо солдат, либо ящики (наверное, с оружием) и на мою
поднятую руку не обращали никакого внимания. Морозная снежная пыль,
увлекаемая скоростью, перемешивалась с выхлопными газами, завихрялась
сзади автомобиля, а потом все успокаивалось, только тоненькие струйки
серой поземки бежали мне навстречу по пустынному темному шоссе.
Когда настала пора сворачивать с шоссе на обыкновенную дорогу, начало
темнеть. Сперва я видел, как поземка перебегает дорогу поперек, как возле
каждого комочка снега или лошадиного помета образуется небольшой
барханчик, а каждую ямку - человеческий ли, лошадиный ли след - давно с